Книга Берсерк - Ольга Григорьева

– Да!

Я давно привыкла к косым взглядам, но теперь с трудом удержалась от постыдного желания втянуть голову в плечи и скрыть свое изуродованное лицо. Утешала только надежная рука Олава… «Только побыстрей бы все кончилось, только побыстрей бы.» – чуя ее тепло, думала я.

– А что скажешь ты?

Я не сразу сообразила, что Аллогия спрашивает меня. Она спустилась с крыльца и, оказавшись необычайно маленького роста, испытующе глядела на меня снизу вверх. Вблизи княгиня казалась старше и добрее, а сеточка морщин возле глаз делала ее лицо задумчиво-серьезным. Оробев, я помотала головой. Теперь я и сама не понимала, кто я: рабыня Сигурда, подруга Олава или) свободная девка из Приболотья. Аллогия огорченно нахмурилась и крикнула в толпу:

– Кто-нибудь может быть видоком?!

– Я!

У ворот загомонили. Знакомое постукивание деревяшки ударило меня по сердцу. Слепец! Предатель! Зачем он здесь?

– Я все знаю, – осторожно пробираясь к крыльцу, заговорил он. – Я подобрал эту девочку в Ладоге, пожалел ее, накормил и взял в свое печище. Девочка рассказала, что воевода Сигурд украл ее у эста Реаса. Она была истощена и избита…

Тихий голос слепца заставлял слушателей придвигаться все ближе и ближе, до тех пор пока все не сбились в тесный кружок. Вытянутое от изумления лицо воеводы оказалось прямо перед рассказчиком, но, не видя его, слепец продолжал:

– Моим словам можно не верить, но найдите эста Реаса и спросите у него, а заодно поглядите на меня. – Словно показывая киевлянам свои слепые глаза, старик неуверенно покрутил головой. – Разве я подобрал бы девочку, если б она не помирала от голода и побоев? Я и себя-то кормлю с трудом…

Вокруг сочувственно зашептались, задвигались и постепенно возле Сигурда образовался небольшой пустой круг. Люди пятились от воеводы, будто от чумного. По словам видока, выходило, что Сигурд заморил меня голодом, избил, а потом бросил на верную смерть. Это было похуже воровства…

Воевода растерянно огляделся, словно не понимал ни слова из обвинений старика, перевел взгляд на серое от гнева лицо Олава и наконец сообразил, что из-за нелепого оговора теряет доверие родича. Да что там родича – всего Киева!

– Замолчи, лживый пес!

Никто не успел схватить его за руку. Что-то блестящее воткнулось в живот старика. Слепец упал на колени, а нож Сигурда серебристой рыбиной нырнул в грязь и остался там. Его рукоять утонула в луже, и наружу высовывался только острый окровавленный хвост.

– Я не хотел… Он лгал… Тебе, всем! Лгал! – глядя на Олава, забормотал Сигурд и вдруг, вспомнив обо мне, жалобно выкрикнул:

– Скажи же им!!!

Но я молчала. Я попросту не слышала его…

Под ногами на грязной земле корчился и истекал кровью несчастный, слепой старик, который долгие годы делил со мной кров и еду. Он часто надоедал мне своим брюзжанием и пугал необъяснимыми поступками, но я не желала ему смерти! Боги и так лишили беднягу глаз и разума… Зачем я взяла его в Киев?! Чтоб он умер тут, в грязи, так же нелепо и страшно, как жил его странный трехликий бог?

– Слепец, – всхлипнула я и, осознавая неотвратимость смерти, рухнула возле старика на колени: – Слепец!!!

Он вздрогнул. Живой! Холодеющие пальцы старика дернулись и нащупали мою руку.

– Посох, – прохрипел он едва слышно. – Где мой посох?!

«Мой посох – мои глаза», – вспомнились мне его давние слова. Страшно умирать в темноте… Где же посох?! Я зашлепала ладонями по грязи, нащупала клюку старика и поспешно сунула ее в руки умирающего.

– Нет, – забормотал он. – Держи сама… И прости… Не успел…

Он умирал… Я сдавила посох. Ладони обдало теплом, мир покачнулся и вокруг застыла глубокая тишина. Не было слышно оправданий Сигурда, упреков Олава и крика Аллогии. Я ошарашенно глядела на махающих руками людей, на их разинутые, будто в удушье, рты и вдруг услышала громкий голос слепца. Его губы не шевелились, но посох, словно живой, дрожал и рвался из моих рук. Казалось, это он передает мне прощальные слова своего умирающего хозяина.

– Я так и не убил Сигурда, Дара. Я не убил своего врага, – говорил старик. – Теперь мары сожрут мою душу, и ей уже никогда не попасть в светлый ирий, но пусть Сигурд тоже испьет чашу страданий! Прошу, не опровергай моих последних слов! Молчи, коли не можешь солгать, но не делай мою смерть напрасной. И прости…

Захлебываясь слезами, я закивала. Я не очень-то понимала, что и кому обещаю, но не смела отказать слепому в его последней просьбе. Он харкнул кровью, заколотился головой о мои колени и затих. Зато вернулись звуки. Они оглушили меня. Совсем рядом громко звенели мечи. Этот звон пробивался сквозь крики оцепивших воющую на все лады толпу дружинников, ржание лошадей и визг Аллогии. Княгиня еще пыталась приказывать, но ее уже никто не слушал. Отчаянно, словно давние и злобные враги, два киевских воеводы сошлись в поединке и бились насмерть.

Я перевела глаза на старика. Его щеки ввалились, лицо приобрело мертвенный, синюшный оттенок, а ногти потемнели. Вместе со слепцом умер и его посох. На миг мне почудилось, что в руках не деревянная палка, а высохшая кость мертвеца. Я отбросила посох и подскочила к Аллогии:

– Сделай что-нибудь! Ты же княгиня! Она захлопала испуганными глазами и закусила губу. Казалось, что не Олав дерется тут, на ее дворе, а она сама едва успевает уклоняться от умелых ударов Сигурда.

«Да она ж попросту до безумия любит своего молодого воеводу!» – догадалась я, но нынче было не до рассуждений. Старик хитро отомстил своему врагу. Олав был последней надеждой Сигурда. Страшно сражаться с единственной надеждой. Так же страшно, как умереть самому… Я могла бы все объяснить и остановить бессмысленную схватку, – но последняя просьба старика связывала мои уста.

– Батюшки-светы, – пропыхтела какая-то баба из толпы. – Что ж этакое делается? Род свой забыли, грызутся, как волки… А еще воеводы… Ай-яй-яй!

«Как волки, – застучало у меня в ушах, – как волки… Нет, киевские воеводы – не волки! И этот бой нечестный, подлый, как многие другие хитрости слепца! Поединок нужно остановить! Я не смею говорить, но могу двигаться…»

Я опустилась на четвереньки и подобралась поближе к дерущимся. «Перунница, дева пресветлая, помоги, осени шеломом златым, дай храбрости и силы!» – шевелились мои губы. Грязные брызги шлепали по лицу, перед глазами топтались ноги противников, а над головой звонко сталкивались мечи. Я стиснула зубы, подняла взгляд и затаилась, словно подстерегала опасного и ловкого зверя. Мое терпение было вознаграждено – Олав промахнулся и упал на колено. Ничего не опасаясь, Сигурд высоко занес меч, и я прыгнула. Воевода не ожидал нападения. Он качнулся назад, устоял и постался сбросить меня со спины. Я стиснула его потную, , – красную шею. Сигурд захрипел, Олав громко и зло выругался по-урмански, а в вершке от моего лица промелькнуло лезвие его меча. —Не надо – в отчаянии закричала я. – Не надо!