Книга Меняла Душ - Дмитрий Самохин

Костарев повесил трубку и печально посмотрел на Яровцева:

— Началось, мать их! Не вовремя Папашка умер. Ох не вовремя! Столько дел нужно было завершить. А ведь я говорил ему, что Столярова этого мочить надо было, как щенка, чтобы не успел делов наворотить. Ему всё жалко было бизнесменишку!..

Семен презрительно скривился, выражая свое отношение к нерешительности шефа.

Яровцев вытаращился на друга, как на трехглавого орла, увиденного наяву, и переспросил:

— Что значит жалко?! А как же Жнец? — Настал черед удивляться Костареву:

— Какой Жнец?!

Ярослав смерил Семена насмешливым взглядом и спросил:

— Ты что, издеваешься? Жнец, который убил Столярова, а затем всё изменилось. Столяров ожил, а на поместье люди Боголюбова совершили нападение, которое закончилось тем, что мертвые ожили, а враг пропал…

Яровцев говорил и наблюдал за лицом Семена, которое растягивалось в насмешливой улыбке.

— И сказал Господь: встань, Лазарь, и иди, — процитировал Костарев.

Яровцев умолк и растерянно посмотрел на друга.

Он ничего не мог понять. Сначала он заподозрил Семена в том, что тот насмехается над ним, устроил дурацкий розыгрыш, а теперь потешается. Но потом Ярослав поймал совершенно серьезный взгляд Костарева и понял, что он и впрямь ничего не подозревает о том, что говорил ему Ярослав.

Яровцев тоже ничего не мог понять. Как могло произойти, что за двадцать минут он начисто забыл о событиях, имеющих гриф «особо важно»? Событиях, которые не укладывались в голове. Событиях, которые… Каких событиях?

Яровцев почувствовал, что теряет нить размышлений, а вслед за ней из памяти исчезают куски жизни, точно из дырявого сосуда истекает масло. Ярослав напрягся, сморщился, словно высохший на солнцепеке гриб, обхватил голову руками и стал яростно тереть виски, прикрыв глаза. Он отчаянно сопротивлялся. Он не должен был забыть то, о чем помнил еще несколько минут назад. Он чувствовал, как «худеет» память, и усиленно сопротивлялся этому. Он не хотел потерять свои воспоминания. Ему представился каменный коридор древнего замка, пропахший мхом и плесенью, одна из стен которого была сделана из резины, и он, упершись в нее руками и лицом, пытается ее продавить. Резина прогибается, становится тонкой, так что он может видеть сквозь нее всё, что находится позади стены, но рваться не желает. Яровцев потерял счет времени. Он перестал воспринимать реальность. Он усиленно боролся с резиновой стеной и вскоре почувствовал, как она поддалась. Резина растянулась и стала рваться.

Яровцев яростно рвал упругие края и пробивался вперед. Он зажмурил глаза, ощущая, как воспоминания возвращаются в него. Теперь он помнил всё. Помнил, как Папа кинул через стол газеты с репортажем о смерти Столярова, помнил нападение на поместье и как получил ранение, когда вокруг него гибли люди, помнил, как со звеном охраны они обходили территорию поместья, находя зоны плесени, распространяющей вокруг ужас, и грибы-мутанты.

И еще он понял, что никто больше, кроме него одного, не помнит об этом. Эти события оказались стерты из памяти и Костарева, и Зубарева, и ребят, которые шли с ним бок о бок на врага, и охранников, которые проверяли с ним периметр, и даже самого Папы, будь он сейчас жив.

Ярослав раскрыл глаза и увидел, что лежит навзничь на полу. Над ним склонился Костарев, вид у него был взъерошенный, словно он только что преодолел полосу препятствий для прохождения конкурса на вакантную должность охранника поместья. Рядом с Костаревым стоял доктор Ливси, так все звали жизнерадостного толстячка-доктора с большими черными усами а-ля Сальвадор Дали и огромными очками с сильными линзами, указывающими на то, что доктор Ливси слеп как крот. Настоящего имени доктора никто не знал. Обитал он на территории поместья. За их спинами маячил кто-то из числа охранников и обслуги.

— Вот он уже, дорогуша, и в сознании. Это хорошо! Это радостно! — защебетал доктор. — Даже укольчик не потребовался. Так что с бесами он самостоятельно справился. Экзорцист ему не нужен.

— Брат, что это с тобой? — спросил его Костарев. — Что это за представление было? Я уж думал: всё, кранты, придется нового начальника охраны искать, а где еще такого найти? Брат, ты уж больше так не пугай. Будь друже!

Ярослав осторожно поднялся с пола, воспользовавшись протянутой рукой Костарева.

— Всё в норме! — сухо сказал он.

Яровцев понимал, что больше он никогда не сможет доверять этим людям. Только что он прошел через испытание, которое навеки отделило его от остальных людей. Они забыли об Изменении, а в его памяти оно осталось.

Ярослав не понимал, что происходит, но чувствовал, что тот факт, что он выстоял, говорил о его исключительности. Он не такой как все. Он помнит всё!

Глава 14

РОКИРОВКА (ИДЕТ ВОЛНА…)

Волна катила свои изменяющие волны со скоростью тайфуна.

Волна была всемогущей.

Волна методично перестраивала реальность.

Иван вернулся с войны три года назад с двумя излеченными ранениями, которые никак не сказались на его здоровье. Только изрядно хмурым и нелюдимым. Он сторонился людей, которые тут же стали отмечать эту особенность и судачить о его поведении. Старушки щебетали по старинке на скамейках перед парадными. Они так и не смогли привыкнуть к головизорам и тянулись друг к дружке, пытаясь насытиться человеческим теплом и живым общением — не через экран.

— Смотри-ка, как Ваньку-то Скорикова на войне этой проклятущей покорежило! — неспешно говорила одна. — Помнишь, какой парнишка-то живой был: весь сам из себя, живой такой, понтовый. Девчонки с ума по нему сходили. А теперь бирюк бирюком ходит. Ни с кем не разговаривает. Не общается. Может, его там, на войне этой, в веру другую перекрестили? А?!

— А кто их знает-то? Может, и перекрестили, — соглашалась товарка, затем выдвигала свою версию: — А может, он наркоман?

— Да вроде незаметно как-то, чтобы он там по рынкам ошивался, где дурью разной торгуют.

— Дура ты старая! Это тебе не наше время, когда наркота химическая была, теперь она сплошь и рядом виртуальная. Можно и на рынок не ходить, подключись к прокси-серверу, скачай наркопрограмму и глушись до полного посинения, — ерепенилась продвинутая старушка.

Подобные разговоры случались сплошь и рядом на ближайших к дому Ивана Скорикова улицах. Городок Углич, что красовался десятками церковных маковок на берегу полноводной Волги-матушки, был маленьким, всего полмиллиона жителей. Все друг друга знали, не то что в мегаполисах — Москве, Петербурге, Ярославле, Екатеринбурге, — где даже соседи по лестничной площадке не знают друг друга, а лишь встречаются раз в год на новогодние праздники, когда случайно сталкиваются возле лифтовых кабин в разномастной компании гостей. В таких городках, как Углич, Мышкин, Козино, ничто не укроется от глаз общественности. Все разом встанут супротив чужой беды. Будут советы давать да помогать, чем смогут. Поэтому такое событие, как добровольная вербовка в солдаты, да не просто солдаты, а боевые волонтеры, не может остаться незамеченным.