Книга Кости Луны - Джонатан Кэрролл

Однако больше всего в его картинах меня впечатляла операторская работа. Визуальные образы Вебера Грегстона либо воздействовали на ваше подсознание (хм, об этом я раньше не думала, по крайней мере в таких словах), либо изумляли неожиданными ракурсами, сочетаниями цветов и взглядами на жизнь, неповторимыми и неотразимыми, но одновременно вполне узнаваемыми, хорошо понятными.

Пока мы ждали, Элиот перекладывал портфель из руки в руку и строил мне рожи. Грегстон редко давал интервью и согласился принять Элиота лишь потому, что счел его рецензию на свой предыдущий фильм («Как надевать шляпу») «обидной и любопытной».

Когда же наконец он открыл дверь, ни я, ни Элиот не знали, что делать, поэтому стояли столбом и ждали первого шага Грегстона. А тот, в свою очередь, невозмутимо разглядывал нас и, похоже, даже не думал брать на себя инициативу. Первыми словами, пришедшими мне на ум, были «Шотландия» или «Уэльс». Я бы очень удивилась, не будь его предки шотландцами или валлийцами. Крупный, привлекательный мужчина лет под сорок, крепкий и обветренный, похожий на легкоатлета или регбиста, не гнушающегося ребячьей бучи… Глубоко посаженные зеленые глаза смотрели спокойно и сдержанно, рыжеватой шевелюре не помешало бы знакомство с расческой. Грегстон был одет в футболку с надписью крупными буквами: «АИДА, НИИ ЧАЯ И КОФЕ, ВЕНА, АВСТРИЯ» — и кожаные брюки шоколадного цвета, которые стоили, наверное, не меньше «мерседеса». Плюс белые носки; обуви не было.

— Кильбертус?

— Да. Будем знакомы.

Элиот протянул руку для пожатия, но Грегстон проигнорировал ее и посмотрел на меня.

— А это еще кто? — пробежал он по, мне удивительно холодным, оценивающим взглядом.

Ах так, мысленно произнесла я, да пошел ты, Вебер.

— Моя приятельница, Каллен Джеймс. Если вас ее присутствие не устраивает, интервью отменяется.

— Ой, боюсь-боюсь! — Грегстон расплылся в ухмылке и по-каратистски разрубил рукой воздух. — Крутые парни! Заходите, оба. Значит, Каллен? Это еще что за имя?

Ждать ответа он не стал. Элиот показал его удаляющейся спине средний палец, а мне послал воздушный поцелуй. Следуя за Грегстоном, мы оказались в гостиной, где на приставном столе неаппетитно красовались остатки чьего-то завтрака.

Пока Элиот устанавливал свой диктофон, Грегстон хлопнулся на кушетку и снова оглядел меня с ног до головы:

— Вы не ответили на мой вопрос. «Каллен» — это откуда?

Я пожала плечами; мне хотелось домой. Он успел напрочь отбить у меня желание восхищаться знаменитостями, и я твердо вознамерилась не дать ему расширить плацдарм. У меня было такое чувство, как у тонущего, который теряет последние силы, — только перед моими глазами мелькала не собственная жизнь, а скорее Грегстона. Отборный экземпляр мерзопакостного, удачливого сукина сына, перед которым, наверное, все только рады плюхнуться лапки кверху в ответ на плевок в душу. Сколько неуверенных в себе, слабохарактерных женщин позволяли ему это, а потом хвалились как привилегией: мол, сам Вебер Грегстон подмял меня под себя… Подмял во всех смыслах.

Но когда началось интервью, он разоткровенничался и проявил редкий ум и понимание, так что стало ясно, откуда берутся его замечательные фильмы. Почти все время он говорил негромко и без выражения; позже Элиот сказал, что таким голосом по радио зачитывают биржевые сводки. Не меняя тона, он мог рассказывать о былой подруге, которая покончила с собой, или об австралийском соревновании по метанию карликов[37]. Не знаю, рисовался он или нет, но, судя по грубости, с которой он нас встретил, и по дальнейшему равнодушному тону, ему было наплевать, что мы о нем думаем.

В середине беседы Элиот извинился и удалился в ванную. Грегстон тут же поинтересовался, не хочу ли я провести с ним остаток дня.

— Спасибо, нет.

— Чего так?

— Ну, во-первых, вы мне не нравитесь; но главное, мне нравятся мои муж и дочь.

— Стойкий оловянный солдатик. — По-моему, он не ожидал такого ответа, однако в голосе его чувствовалась издевка. Он потер колени и покивал в такт своим мыслям. — Теперь можете похвастаться дома перед супругом, что отказались. Ему это понравится.

— Послушайте…

Я хотела выдать тираду, но вместо этого решила уйти. Встав, я попросила его передать Элиоту, что поехала домой.

— Может, лучше попросить Элиота отсосать? — задумчиво произнес он. — Хоть какая-то радость.

— Было бы что сосать.

Я уже развернулась к двери, поэтому не увидела, как он встал. Но в мгновение ока его пальцы стиснули мне плечо и рывком повернули меня на сто восемьдесят градусов. Такого со мной ни один мужчина себе не позволял. Вплотную он показался мне на несколько голов выше и готовым на все. В ужасе я вскинула руки, защищая лицо.

Он отвел руку — наверное, хотел влепить затрещину. Я машинально попыталась блокировать удар и, несмотря на весь бушующий в крови адреналин, не смогла не отметить: как глупо я, должно быть, смотрюсь — словно постовой-регулировщик.

Из середины моей ладони полыхнула исполинская дуга фиолетового света. Я знала его — видела во сне: рондуанский свет, свет Костей Луны.

— Не подходите!

Свет ударил Грегстона в грудь и отшвырнул к противоположной стенке.

Потом погас, а я так и стояла, вытянув руку к Грегстону.

Няня уже ушла, и, когда прозвенел звонок, я лежала на кушетке, крепко прижимая к себе Мей. Поднявшись, я впустила Элиота.

— Каллен Джеймс, что ты натворила? — зачастил он с улыбкой до ушей. — Я отлучился всего на пять минут! Прихожу, тебя нет, а Грегстон сидит на заднице и таращится на дверь, словно только что из комнаты вышел Гитлер. Что там произошло?

— Ничего. Он жуткий, кошмарный, честное слово, кошмарный тип!

— И поэтому ты ушла? Ну и что, я вот тоже кошмарный тип, однако тебе же нравится.

— Элиот, помолчи, пожалуйста. Мне надо побыть одной, хорошо?

Мей потрепала меня по щекам, и я с трудом удержалась от слез.

— Каллен…

— Элиот, ну уходи! Я потом позвоню.

— Хватит! Успокойся. Чаю хочешь? Озабоченно посмотрев на меня, он отправился на кухню. С одной стороны, я готова была в клочки его разорвать за то, что он остался; с другой — была благодарна за компанию. Одна я бы совсем, наверное, с ума сошла.

Перед моим мысленным взором снова и снова разворачивалась сцена в гостиной. Моя поднятая рука и растопыренные пальцы, волнистая фиолетовая вспышка. Мне это напомнило программы новостей после аварии Лопеса; воспроизведение за воспроизведением в замедленной съемке — сам того не желаешь, а запомнишь даже самую мелкую деталь из творящейся жути. Но на этот раз кадр за кадром крутила я, а не какой-нибудь молодой да ранний режиссер в телестудии. Поднятая рука, растопыренные пальцы, вспышка света…