Книга Свастика на орбите - Ганс-Ульрих фон Кранц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сплюснутый сверху, очень широкий, фюзеляж переходит в короткие толстые крылья. Корпус сделан из сверхпрочных материалов и покрыт специальными составами, которые предохраняют его от воздействия высоких температур. Все абсолютно герметично. В хвостовой части — батарея ракетных двигателей. Никто не знал, для чего нужна эта штука, но поговаривали, что летчик-самоубийца упадет вместе с ней на город противника и сотрет его с лица Земли.
Более подробных рассказов мой собеседник не услышал — в апреле 1945 года его отец вместе со всеми своими товарищами по цеху внезапно исчез. Официальная версия — пропал без вести (погиб) во время налета союзнической авиации. Однако у меня было мало оснований доверять этой версии… Тем не менее судьба рабочих верфи «Блом и Фосс» — это другая тема, к которой мы еще обязательно вернемся. Пока же нам надо разобраться, что за «самолет» они строили. Сразу же бросается в глаза, что по описанию он чрезвычайно похож: на бомбардировщик Зенгера, только в миниатюре. Но для чего его делали и доставляли на Борнхольм? Для очередного самоубийственного удара?
Сперва я подумал, что дело обстоит именно так. Не исключено, что фон Браун решил скомбинировать свою ракету А–9/10 с идеей Зенгера и сделать «одноразовый» бомбардировщик с чудовищной дальностью полета. Но против этой версии свидетельствует несколько весьма значимых фактов, от которых попросту отмахнуться не получится.
Во-первых, особого смысла в постройке специального самолета-снаряда, да к тому же настолько сложного и дорогого, не было. Ракета А–9/10 прекрасно могла справиться с обстрелом американской территории. Создавать еще одно штучное оружие было в этих условиях безумной и непростительной роскошью,
Во-вторых, А–9/10 была худо-бедно приспособлена для серийного производства. Во всяком случае, несмотря на всю ее дороговизну, эту межконтинентальную ракету планировалось запускать в массовом порядке. А самолет Зенгера в его последнем варианте изначально планировался в единственном экземпляре. Какой смысл изготавливать такого рода оружие? Правильно, никакого.
И наконец, в-третьих. Собственно говоря, с этого можно было начать и этим ограничиться. Ракета-носитель А–9/10 не смогла бы действовать в паре с самолетом Зенгера. Для этого у нее просто не хватило бы мощности.
И все же пуск был осуществлен.
Дядю Олафа, Олафа Вайцзеккера, я помню с самого раннего детства. Старый друг моего отца — они были знакомы с середины 30–х годов, причем, как я не без основания подозревал, благодаря общей тематике исследований. Он жил неподалеку от нас и часто захаживал в гости. О его прошлом я знал так же мало, как и о прошлом своего родителя. Периодически дядя Олаф исчезал куда-то на несколько месяцев, но мы не удивлялись — его работа была связана с постоянными поездками, и никаких странностей в его поведении я не видел. Они стали заметны потом, намного позднее, когда я уже знал, что именно нужно искать. А пока… пока я воспринимал дядю Олафа просто как добродушного, хорошего, веселого человека, в прошлом занимавшегося наукой.
Таким он казался мне и в мои 10 лет, и в 20, и в 30, и даже в 40, Коренным образом мои представления о дяде Олафе изменились лишь тогда, когда я начал разбирать бумаги в сейфе отца. Потому что почти сразу же я среди прочих вещей наткнулся на небольшую брошюру, озаглавленную «Следы древних в Антарктиде». Автор — О. Вайцзеккер, издана в 1940 году, На обложке — имперский орел и гриф «Совершенно секретно».
С волнением перелистывал я пожелтевшие страницы. Дядя Олаф, оказывается, принимал участие в антарктической экспедиции 1938–1939 годов! Той самой, о которой ходит много слухов, но известно очень мало правды.
Конечно же, вскоре я уже ехал на своем «мерседесе» (предпочитаю немецкие машины — видимо, сказывается мое происхождение) к домику Вайцзеккеров. Дядя Олаф был уже глубоким стариком, но находился в удивительно здравом рассудке. Старческое слабоумие не коснулось его до самой смерти. Поэтому я был уверен, что узнаю интересующие меня детали.
Дядя Олаф обрадовался моему приезду — в конечном счете он относился ко мне как к родному племяннику. Правда, его радость несколько поутихла, когда я объяснил ему цель своего визита. Сначала он пытался отрицать любое свое участие в тайных исследованиях, и, только когда я предъявил ему брошюру, сдался.
Парень, — дядя Олаф по старой памяти называет меня так, хотя у меня уже есть свои взрослые дети, — Я не уверен, что тебе надо это знать. Очень не уверен.
Но почему, дядя Олаф?
— Это очень опасное знание, подчеркиваю, очень. Чем меньше ты знаешь обо всей этой истории, тем спокойнее будет твой ночной сон!
Я уже многое узнал, поэтому спокойным мой сон уже вряд ли будет…
Да, старик Генрих свалял большого дурака, что не сжег все бумаги заранее. Все хранил их зачем-то. А потом скончался так скоропостижно, что не успел принять никаких мер. Тебе не надо бы знать все это…
Дядя Олаф, — сказал я твердо. — Это — жизнь моего отца. Я хочу знать о ней все, В конце концов, я — его сын — имею на это право. Заклинаю вас вашей старой дружбой — расскажите мне о своих исследованиях.
Не уверен, что твой отец одобрил бы это, — усмехнулся старик. — Но я расскажу, Прошу только о двух вещах: во-первых, не рассказывай это никому до моей смерти. Во-вторых, десять — нет, двадцать раз подумай, прежде чем публиковать все это где бы то ни было.
Я пообещал и сдержал свое слово. Дядя Олаф умер в 1996 году. В его завещании был упомянут и я. Правда, доставшееся мне наследство не представляло, на взгляд непосвященных, никакой материальной ценности. Это был пакет с бумагами, среди которых нашлось несколько страничек, озаглавленных просто и кратко. Тем не менее набранный на потрепанной пишущей машинке заголовок без всякого преувеличения потряс меня. Текст назывался:
«Отчет о запуске пилотируемого космического корабля 7 марта 1945 года»
События, описанные в этом документе, казались мне на первый взгляд настолько невероятными, что я не хотел ему верить. Однако, собрав немало косвенных улик, я вскоре убедился, что все написанное на пожелтевшей от времени бумаге — абсолютно чистая правда. И 7 марта последнего года войны с ракетной базы (можно сказать — космодрома) острова Борнхольм был действительно запущен первый в истории человечества корабль.
Если верить документу, в качестве ракеты-носителя выступило изделие А–11. Мне это условное обозначение ранее не встречалось, и, даже перерыв все справочники, я не нашел о нем никаких упоминаний. В конечном итоге я решил связаться по телефону с Музеем фон Брауна в США — может, хоть там что-то слышали о необычной ракете. Оказалось, слышали.
— Да, я припоминаю, — ответил мне пожилой специалист, — мне один раз встречался этот код. Речь идет о проекте, к которому мистер Браун приступил в самом конце 1944 года. Судя по наброскам, это должна была быть тяжелая межконтинентальная ракета, пригодная и для космических запусков. Впрочем, точно мы этого уже не узнаем — до более или менее детальной проработки дело не дошло.
