Книга Всевышнее вторжение - Филип Киндред Дик

– Да, – кивнул Хармс, – пожалуйста.

– А вам не кажется, что теперь «Лейкеры» непременно переломят свою полосу неудач? – спросил брадобрей. – В смысле, когда они заполучили этого, как уж его там, в нём же девять футов и два дюйма. Если б они не взрастили…

– Арнольд, – мягко прервал его Хармс и постучал себя пальцем по уху, – я слушаю новости.

– А-а, ну да, понятно, отец, – откликнулся брадобрей Арнольд, втирая в благородную седину Главного Прелата осветляющий раствор. – Но тут я у вас ещё вот что хотел спросить, насчёт священников-гомосексуалистов. Ведь Библия, она же точно запрещает гомосексуализм, точно ведь? Вот я и не понимаю, как это откровенный, бесстыдный гомосексуалист может быть священником?

Новости, каковые Хармс пытался слушать, были связаны со здоровьем Николая Булковского, Верховного Прокуратора Научной Легации, Несмотря на круглосуточные молитвенные бдения многих священников, Булковский продолжал угасать. Хармс тайно откомандировал своего личного врача, дабы тот оказал всю возможную помощь бригаде специалистов, старавшейся удержать прокуратора по эту сторону рубежа, отделяющего жизнь от смерти.

Не только Главному Прелату, но и всему высшему духовенству было известно, что атеист Булковский давно уже обратился в веру Христову. Его обратил харизматический евангелистский проповедник доктор Кон Пассим, имевший обыкновение летать пред восхищённой паствой, наглядно тем показывая присутствие в себе Духа Святого. Конечно же, доктор Пассим заметно сдал после того, как в приступе чрезмерного энтузиазма пролетел сквозь центральный витраж собора в Меце, одной из жемчужин французской готики. Если до того Пассим говорил на языках лишь от случая к случаю, теперь он полностью переключился на демонстрацию этого своего дара. Вследствие чего один из известнейших телевизионных юмористов предложил издать англо-глоссолалийский словарь, чтобы люди могли хоть что-нибудь понять из проповедей доктора Пассима. Что, в свою очередь, вызвало у набожных христиан столь бурное возмущение, что кардинал Хармс отметил в настольном календаре, что надо бы при случае предать наглеца анафеме. Отметил и тут же забыл, в его голове не было места для материй столь мелких.

Значительную часть кардинальского времени поглощало тайное хобби: он скармливал огромному искусственному интеллекту, именовавшемуся в просторечии Большим Болваном, «Прослогион» св. Ансельма Кентерберийского в вящей надежде придать новую жизнь много веков как дискредитированному онтологическому доказательству существования Бога.

Он вернулся к первоначальному утверждению Ансельма, свободному от всего того, что прилипло к нему за последующие века:

Любая мыслимая сущность должна находиться в сфере мысли. Но в то же время сущность столь великая, что невозможно представить себе большую, не может существовать только в сфере мысли, ибо, находись она исключительно в сфере мысли, было бы возможно представить себе её существующей также и в действительности, то есть представить себе сущность ещё большую. В каковом случае, если бы сущность, превосходную которой невозможно себе представить, была чисто воображаемой (и не существовала в действительности), то эта же самая сущность была бы сущностью, превосходную которой можно было бы представить (например, такую, которая существует как в сфере разума, так и в действительности). Получается противоречие. А потому нет никаких сомнений, что сущность, превосходную которой невозможно представить, существует как в сфере разума, так и в действительности.

Однако Большой Болван знал о комментариях Фомы Аквинского и Декарта, Канта и Рассела всё, что только можно знать, а заодно обладал некоторой толикой здравого смысла. Он уведомил Хармса, что доказательство Ансельма не выдерживает критики, и сопроводил этот вывод многостраничным пояснением. Хармс выкинул практически всё это пояснение, оставив только довод Хартсхорна и Малкольма, защищавших Ансельма, а именно, что существование Бога либо логически необходимо, либо логически невозможно. Так как никогда не была показана его невозможность – иначе говоря, не было показано, что такая сущность является внутренне противоречивой, – то мы с необходимостью приходим к выводу, что Бог существует.

Уцепившись за этот бледноватый довод. Хармс по горячей линии направил его изложение недужному Верховному Прокуратору, дабы тем вдохнуть в своего соправителя новые силы.

– А вот возьмите теперь «Гигантов», – не умолкал цирюльник Арнольд, мужественно пытавшийся вытравить из кардинальских волос желтизну. – Я бы сказал, что их уже можно смело списать со счёта. Достаточно взглянуть на средние результаты Эдди Табба за прошлый год. Нужно, конечно же, учесть, что он травмировал руку, обычное для питчеров дело.

Начинался новый трудовой день Главного Прелата кардинала Фултона Стейтлера Хармса; попытки послушать новости, размышляя одновременно о схоластических умозаключениях св. Ансельма и неуверенно отбиваясь от Арнольдовой бейсбольной статистики – в этом состояло его ежеутреннее столкновение с реальностью, его повседневная рутина. Для архетипического, в платоновском смысле, перехода к активной фазе не хватало разве что очередной – и в очередной раз тщетной – попытки разобраться, откуда же у Дирдре такие перерасходы.

Хотя это было и не очень важно – за кулисами уже ждала своего выхода новая девушка. Старушке Дирдре, которая ничего ещё об этом не знала, предстояло уйти со сцены.

В обширном поместье, располагавшемся на территории одного из черноморских курортов, Верховный Прокуратор неспешно разгуливал по кругу, читая на ходу последнее донесение Дирдре Коннелл о деятельности Главного Прелата. Прокуратора не мучили никакие недуги. Все эти утечки сведений о критическом состоянии организовывал он сам, чтобы запутать своего соправителя в паутину приятной для того – и весьма полезной для Булковского – лжи. Это давало ему время изучить составляемые аналитическим отделом его разведки оценки донесений, ежедневно поступавших от Дирдре. Пока что все аналитики прокуратора единодушно сходились в том, что кардинал Хармс утратил контакт с реальностью и полностью погряз в заумных теологических поисках, всё дальше и дальше уводивших его от контроля над политической и экономической ситуациями, каковые, вообще говоря, должны были являться главным предметом его забот.

Липовые утечки о здоровье прокуратора давали ему также время расслабиться, поудить рыбу и позагорать, а заодно – поразмыслить, как бы так половчее сместить кардинала и посадить на трон Главного Прелата ХИЦ одного из своих людей. Булковский внедрил в курию целый ряд функционеров НЛ, людей прекрасно обученных и горящих энтузиазмом. До тех пор, пока Дирдре Коннелл оставалась исполнительным секретарём и любовницей кардинала, Булковский имел перед ним несомненные преимущества. Он был в достаточной степени уверен, что у Хармса нет своих людей в верхнем эшелоне Научной Легации, а значит, и симметричного доступа к его тайнам. У Булковского не было любовницы, а была зато аппетитная, среднего возраста жена плюс трое детей, учившихся в частных швейцарских школах. Кроме того, его обращение под воздействием всей этой пассимовской чуши – нужно ли говорить, что чудесные полёты осуществлялись при помощи сугубо технических средств – было стратегической уловкой, направленной на то, чтобы ещё глубже погрузить кардинала в его волшебные мечты.