Книга Лесная земляника - Сандра Мэй

Байкер обежал дом и окрестные кусты и вернулся. Вид у него был встревоженный и слегка виноватый. Майра негромко спросила:

— Ну что, Пес? Сон плохой приснился на рассвете? Нет же никого. А может, он удрал, когда тебя услышал. Пошли спать дальше?

Байкер смотрел на нее с явным неодобрением. Какой сон, говорили его ясные карие глаза. Это у вас, людей, вечные фантазии, а у приличных собак — нос. Собака спит — нос СМОТРИТ. Носу ничего присниться не может, потому что нос не для этого предназначен. И нос Байкера ясно говорил об опасности.

Вот чего Байкер никак не мог выразить даже взглядом — так это того, как опасность выглядела. Нос-то прекрасно ВИДЕЛ.

Опасность была отвратительно-лиловой и алой, ядовито-желтой и ОСТРОЙ. Она клубилась вокруг дома, лезла в нос, прямо-таки ОСЛЕПЛЯЛА его…

Байкер негодующе рявкнул и побежал по тропинке прочь от дома. Остановился и внимательно посмотрел на Майру. Девушка пожала плечами, влезла в резиновые сапоги, заперла за собой дверь и отправилась за Байкером. Далеко она не пойдет, а Шейн еще не должен проснуться.

Пес вывел ее на лужайку перед большим домом и тут же залился хриплым злобным лаем. Тут с крыльца дома раздался звонкий истерический визг. Майра шагнула вперед — и увидела ее.

Высокая тощая дамочка в сапогах-ботфортах, крикливой и безвкусной дубленке нараспашку. Между голенищами ботфорт и подолом прямой серой юбки виднелись черные колготки в мелкую сетку. Волосы у дамочки были ярко-рыжие, завивались мелким бесом и были так обильно политы лаком, что капли воды скатывались с них, словно по вощеной бумаге.

Лицо рыжей покрывал толстый слой — штукатурки, иначе не скажешь. Ярко-синие стрелки на веках, малиновый рот, персиковые румяна на скулах. Густо намазав тональным кремом лицо, она явно забыла про шею, и было видно, что кожа у нее бледная, нездоровая. И еще от нее шел тошнотворный пронзительный запах. Нет, это были духи, да еще и не самые дешевые, но то ли аромат совсем рыжей не подходил, то ли полилась она ими слишком обильно — создавалось отчетливое впечатление, что она опорожнила на себя здоровенный баллон освежителя воздуха для туалета.

В целом дамочка производила странное и неестественное впечатление. Вульгарность и грубость, безвкусие и откровенная враждебность с одной стороны, с другой — настойчивые попытки представить из себя не то светскую даму, не то преуспевающую бизнес-леди.

Майра, морщась от крика и резкого запаха, отозвала Байкера, и тот встал между ней и крыльцом, глухо рыча и задрав жесткую шерсть на загривке. Рыжая перестала верещать и выпалила пулеметной очередью:

— Вы что это себе позволяете! Да я вас к суду привлеку за травлю собаками!

— Это частное владение, и я никого не травила. Байкер сам охраняет свою территорию…

— Свою?! Вы совсем совесть потеряли, милочка. С каких это пор Мейденхед стал ВАШЕЙ территорией? Поместье принадлежит лорду Джону Фарлоу, а вы здесь находитесь незаконно.

Майра сглотнула тугой комок в горле и попыталась говорить спокойно.

— Я прекрасно это знаю, и я виделась с мистером Фарлоу. Он дал понять… то есть… я так поняла, что он не против того, что я… мы… временно проживаем в старом флигеле…

— Отлично мне известно, с кем вы там проживаете. И я поражена, что вы имеете наглость думать, будто мистер Фарлоу намерен терпеть ваше пребывание здесь. Мейденхед — не приют для падших созданий, дорогуша.

— Почему вы так со мной разговариваете, мисс? И кто вы?

— Здесь я задаю вопросы, хотя лично к вам у меня их, разумеется, нет. Я представляю интересы нового владельца Мейденхеда, я агент по недвижимости и приехала оценить объем рес-тарва… ресторационных работ. В самом ближайшем времени сюда прибудут рабочие и техника, поэтому собирайте-ка свои манатки и выметайтесь, да поскорее.

— Но мистер Фарлоу должен прислать уведомление…

— Должен? Вам? Да вы совсем свихнулись, по всей видимости. Никому не известная девица с незаконнорожденным ребенком — и лорд Фарлоу! Сами-то поняли, что сказали?

— Но мы говорили с ним… Он же знает, как мы живем… Нам просто некуда идти… Разумеется, я найду жилье, но ведь на это нужно время. Мистер Фарлоу…

— Мистеру Фарлоу нет до этого никакого дела, смею вас уверить. Разумеется, я в курсе, что он был здесь и виделся с вами, именно потому я здесь. Если вы возомнили, что ваши сомнительные тощие прелести могут иметь успех у приличных людей, то вы ошиблись. Люди уровня лорда Фарлоу не пользуются услугами малолетних проституток. Даю вам на сборы три часа. К приезду рабочих и мистера Фарлоу флигель должен быть свободен. А про собаку я сообщу в полицию. Либо вы будете держать ее на цепи и в наморднике, либо ее пристрелят. У, мерзость слюнявая!

Байкер напрягся, но Майра вцепилась ему в загривок холодными как лед руками. Ее душили слезы, она с трудом могла разглядеть за их пеленой злобное лицо рыжеволосой. Да и не в ней было дело. Гораздо страшнее и отвратительнее были слова, произнесенные сотрудницей Джона Фарлоу. Выходило, что он изложил ей свою версию того, что случилось между ними в гостиной флигеля. Он счел, что Майра вела себя, как проститутка.

От этого не хотелось жить, не хотелось дышать. Майра с трудом расслышала свой безжизненный голос.

— Передайте мистеру Фарлоу, что мы немедленно уезжаем.

― Да уж! И поскорее, пожалуйста. Да, и не забудьте проверить свои чемоданы. В спешке такие, как вы, обычно СОВЕРШЕННО СЛУЧАЙНО прихватывают чужие вещи. Мистер Фарлоу прекрасно помнит обстановку дома и без труда заметит пропажу, но тогда, разумеется, это будет уже дело полиции.

С этими словами рыжеволосая фурия направилась к серебристому «ситроену», припаркованному на дороге…

Майра не помнила, как вернулась домой. Кажется, даже не покормила завтраком Шейна. Просто начала складывать вещи, только предварительно привязала к лестнице взволнованного Байкера. После полудня рев моторов тяжелой техники и голоса рабочих подтвердили, что все произошедшее не было дурным сном…

* * *

Майра умолкла и опустила голову. Руки ее расслабились, волосы упали на лицо, но по вздрагивающим плечам Джон понял, что она если и не плачет, то изо всех сил борется со слезами.

Сам он не мог бы описать собственные чувства. Пожалуй, гнев и ярость. Еще — унижение. Джон Фарлоу никогда толком не понимал, что такое фамильная гордость и честь, но это только до сегодняшнего дня. Сегодня он почти физически ощущал, что его честь задета. Воспользовались его именем, приписали ему мерзкий, отвратительный поступок, запачкали его имя…

А потом на смену ярости пришло острое чувство жалости. Джон опомнился и в растерянности присел перед Майрой на корточки. Взял ее руки в свои и проговорил тихо и страстно:

— Бедная ты моя мисс Тренч! Бедная моя девочка. Прости меня. Прости…

— За что? Ты же не виноват…

— Я виноват, потому что… потому что не выполнил обещания.