Книга Стая - Аркадий Адамов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Какой он оригинальный»,— подумала Раечка и лукаво спросила:
— Откуда вы это взяли?
— Абстракционисты основывают свое искусство на впечатлении, непонятном для окружающих. Разве я ошибся?
Девушка все больше ему нравилась, и Карцев изо всех сил стремился произвести впечатление.
— Возможно, что и ошиблись,—кокетливо улыбнулась Раечка.
— Очень жаль. Мне так давно не кружили голову.
Потом они сидели в ресторане. Кашвв бцл в ударе и непрерывно острил. Девушки хохотали, Розовый в восторге хлопал себя по коленям, а Пашка все больше мрачнел.
— Предлагаю выпить за теплое отношение к женщине!— кричал Карцев.
Он был уже изрядно пьян, но все же заметил, как Раечка покраснела и опустила глаза. «Я пошляк,— вдруг совершенно отчетливо пронеслось у него в мозгу.— Боже мой, какой я пошляк!» Он сбился на полуслове, а потом с неестественной поспешностью объявил:
— Всем танцевать! Джентльмены, приглашайте дам!
И протянул Раечке руку.
«В этой девушке что-то есть,— с внезапным волнением подумал он.— Под всем, что снаружи, что-то есть еще, лучшее,— потом вдруг мелькнула неожиданная мысль: — А ведь у меня тоже».
Они закружились, лавируя среди других пар. Карцев вел Раечку, улыбаясь ей и ловя ее ответную, неуверенную улыбку. Девушка казалась в этот миг удивительно хрупкой и доверчивой. Ему вдруг захотелось, чтобы она была счастлива. Наклонившись, он погрузил лицо в ее пушистые волосы и, понизив голос, спросил:
— Раечка, вы сейчас счастливы?
Она подняла глаза, засмеялась и шаловливо ответила:
— Сами догадайтесь.
И вдруг, словно что-то особое почувствовав в его вопросе, она прибавила уже совсем другим тоном:
— Если по правде, то только сейчас...
Когда вышли из ресторана, Галя отозвала Раечку в сторону и лукаво спросила:
— Втюрилась?
— Очень симпатичный,— ответила Раечка.
— А он в тебя?
— Не знаю...
— Учти, Раек,— вдруг с угрозой произнесла Галя,— если этот малый не будет вон того слушаться,— она кивнула на Розового,— у него могут быть большие неприятности, и даже хуже. Догадываешься? Так что воздействуй, если хочешь закрутить всерьез.
— Что ты говоришь?! — ошеломленно произнесла Раечка.— Что ты только говоришь!..
Галя сухо отрезала:
— Знаю, что говорю.
Карцев проводил Раечку до ее дома. Ему было удивительно легко и радостно, как не было уже давно. И причиной этого — маленькая девушка, которая шла сейчас рядом с ним. Он только не мог понять, почему она вдруг стала такой молчаливой, почему глядит на него так испуганно и тревожно.
В подъезде Толя попытался обнять ее, но Раечка смущенно отвела его руки.
— Вы меня боитесь, Раечка?
— Нет,— она покачала головой.— Я за вас боюсь. Очень...
Карцев улыбнулся.
— А я за вас.
Она вдруг припала к его груди и, еле сдерживая слезы, спросила:
— Толя, почему в жизни все так непонятно?
Он осторожно погладил ее по голове, хотел пошутить, но вдруг почувствовал, что шутка не получается.
— Ну, не так уж все непонятно,—пробормотал он.
— Вы просто ничего не знаете! — чуть не плача, воскликнула Раечка.—А мне страшно. Просто страшно, вот и все...
Они долго, обнявшись, стояли в подъезде, притихшие, встревоженные, но почему-то еще и счастливые в этот миг. Кто-то вошел в подъезд, кто-то спустился по лестнице— они никого не замечали.
...А в эго время Галя прощалась с Пашкой во дворе своего дома. Там сейчас было темно и пусто, в ветвях над головой свистел ветер, и желтые блики от фонаря скользили по снегу и по лицу Гали, и от этого она казалась Пашке еще прекрасней. Ветер раскачивал фонарь, причудливые тени метались вокруг Пашки, и голова его сладко кружилась от выпитого вина, от близости Гали, от ее поцелуев, и он чувствовал, что нет ему в этот миг ничего дороже этой девушки.
В который раз уже жарко поцеловав его, Галя сказала:
— Я, Пашенька, люблю смелых ребят, отчаянных. А ты такой, я вижу. Как ты тогда от инспектора...
— Никто пока трусом не назвал,— усмехнулся Пашка.— Езжу нормально.
— Ах, мне бы с тобой. Люблю так...
— А чего? Куда хочешь махнем.
— И ночью можно? — задорно блеснула глазами Галя.
— Можно. Диспетчер свой, договоримся.
— Ой, правда?!
— Точно. Скажи только когда.
— Ну вот, например...— Галя чуть помедлила,— например, в среду?
— Все. А куда?
— Далеко. Не побоишься?
— Да с тобой куда хочешь, Галочка...
Он жадно обнял ее и стал целовать в губы.
Высвободившись, Галя моментально сказала:
— А на своей лучше, правда, Пашенька?
— Будет и своя. Погоди. Вот деньжат только поднакоплю.
Галя лукаво улыбнулась.
— Деньги быстро заработать можно, если не бояться
И Пашка так же лукаво ей ответил:
— Это мы тоже умеем. Будет случай, не упустим.
— Будет, Пашенька.— Галя многообещающе кивнула головой.— Может... может, как раз в среду и будет. Не побоишься тогда?
— Да ты что? За кого меня принимаешь?
— Ой, какой ты у меня отчаянный!..
Галя крепко обняла Пашку и прижалась губами к его губам.
Они долго целовались.
Потом Галя, зябко поведя плечами, сказала:
— Побегу, Пашенька. Холодно.
— Что ж поделаешь, иди,— вздохнул Пашка.
— А ты, Пашенька, на среду готовь машину, на вечер. А завтра днем ко мне загляни. Я тебе кое-чего еще скажу. Хороший ты мой...— И она нежно провела рукой по его лицу.
Пашка снова было рванулся к ней, но Галя, улыбаясь, ловко выскользнула из его рук и, отбежав, тихо спросила:
— Значит, договорились?
— Все будет,— твердо сказал Пашка.
Так в страшном плане Гусиной Лапы появилось последнее звено...
Каждый раз, когда он задевал этим пальцем за что-нибудь и ощущал боль, легкую, как укол, он вспоминал тот случай в вагоне, вспоминал то с усмешкой, то с раздражением, то со злостью — в зависимости от настроения. Но вспоминал...
Это было почти год назад. Он появился в вагоне сибирского экспресса, запорошенный снегом, окоченевший, небритый, с ввалившимися щеками и голодным, лихорадочным блеском в глазах. Чужая шинель колом стояла на спине, было трудно шевельнуть стянутыми плечами. Чемоданчик он нес неуклюже и непривычно. Из-под серой ушанки вылезали недавно лишь отросшие, свалявшиеся волосы. Вид был дикий, подозрительный, и он это понимал.