Книга Жертва любви - Джорджет Хейер

– Простите, maman, но как же я могу стать таким, если мои предки с обеих сторон были столь кровожадны?

– Нет. Алайстеры – совсем другое дело, – быстро сказала Леони. – Пойми, в свете никогда не осудят, если ты имеешь много. affaires[24]. Конечно, тебя назовут распутником и даже дьяволом, но распутство и игра вполне в духе времени, и это никого и никогда не лишало уважения. Но если твои поступки непонятны другим и сопровождаются бесконечными громкими скандалами, тебя больше не уважают, и общество может от тебя отвернуться.

Он смотрел на нее, улыбаясь.

– Но что же делать, maman? Я могу пообещать вам стать порядочным и респектабельным, чтобы только успокоить вас, но ведь от этого ничего не изменится, и я вскоре нарушу данное обещание.

Она взяла его за руку.

– Послушай, Доминик, я долго думала и решила, что единственный для тебя выход – это влюбиться и жениться, – с таинственным видом сказала Леони. – Ведь Джастин до женитьбы на мне был тоже большим повесой. A vrai dire[25], у него была самая дурная репутация. Его звали Сатаной. Он сделал меня своим пажом, потом стал моим опекуном, это было нехорошо, но он хотел отомстить графу де Сент-Виру. А потом герцог влюбился и женился на мне. И знаешь, с тех пор он перестал быть повесой, и я не могу припомнить ни одного ужасного поступка с его стороны.

– Но мне никогда не найти такой женщины, как вы, maman. Если же найду – обещаю: я женюсь.

– И сделаешь ошибку, – мудро заметила Леони, – тебе нужна совсем другая жена, не такая, как я.

Маркиз не стал больше обсуждать этот щекотливый вопрос. Он пробыл у матери больше часа, и, казалось, она никогда его не отпустит. Наконец Вайдел решительно заявил, что уходит, ссылаясь на многочисленные дела, которые предстоит уладить до отъезда. Он знал, что все ее храбрые улыбки исчезнут, едва за ним закроется дверь, и хлынут безутешные слезы. Перед уходом он дал ей слово, что покинет Лондон сегодня же ночью.

Слуги были уже разосланы с поручениями: один в Ньюхэвен – предупредить капитана личной яхты маркиза «Альбатрос», что господин плывет во Францию завтра утром; другой – к своим банкирам и третий – в тихий дом на Блумсбери-стрит, с торопливо написанным коротким письмом.

Слуга маркиза отнес письмо и отдал неряшливой служанке, которая предварительно торопливо вытерла руку о фартук. Закрыв дверь за посыльным, она постояла, удивленно вертя в руках письмо с солидной печатью. На печати красовался герб, и девушка подумала, что оно наверняка от того красавчика лорда, который так ухлестывает за мисс Софией. Но адресовано письмо было мисс Чалонер.

Мисс Чалонер в дешевенькой шляпке на каштановых локонах как раз спускалась по лестнице, держа на руке корзинку для покупок. Дело в том, что, несмотря на блестящее образование, мисс Чалонер вовсе не гнушалась вести хозяйство и сама ходила за покупками. После возвращения из школы она добровольно превратила себя в экономку, и даже миссис Чалонер вынуждена была признать, что, как только Мэри стала вести хозяйство, расходы значительно уменьшились.

– Что там у тебя, Бетти? – спросила мисс Чалонер, натягивая перчатки.

– Письмо, мисс. Принес кучер. Для вас, – добавила служанка одобрительным тоном. Бетти всегда считала несправедливым, что все поклонники достаются мисс Софии, ведь мисс Мэри была такой образованной и изящной леди. Где только глаза у этих господ!

– Для меня? – Мэри удивилась и взяла письмо. – Спасибо. – Взглянув на адрес, она узнала четкий почерк Вайдела. – Но это же… – начала было она и тотчас замолчала. Письмо было адресовано мисс Чалонер, и она имела достаточное основание взять его. – А! Вспомнила! – беспечно сказала она и положила письмо в сумочку.

Мэри шла по улице и размышляла. Письмо было от Вайдела, вне всякого сомнения, и оно предназначалось сестре. Очевидно, писалось письмо в спешке, и маркиз, вероятно, забыл о присутствии в доме старшей сестры, раз не указал в адресе имя Софии. Последнее предположение вызвало у Мэри горькую усмешку.

Рассеянно сделав необходимые покупки, она медленно возвращалась домой. Разумеется, надо отдать письмо Софии, думала Мэри, понимая одновременно, что не отдаст ни за что. Это решение пришло сразу, как только письмо попало к ней в руки. Мэри вспомнила, что с утра София была полна загадочности, таинственно улыбалась, говорила недомолвками, но, когда мать или сестра спрашивали, в чем дело, весело смеялась и отвечала, что это секрет. Теперь Мэри поняла, что настроение Софии было связано с письмом маркиза.

Наконец оставшись одна в спальне, она сломала печать, вскрыла письмо и развернула плотный лист бумаги.

«Любовь моя, – писал маркиз, – все произойдет сегодня вечером. Мой экипаж будет стоять в конце вашей улицы в одиннадцать часов. В нем я буду ждать вас. Прошу вас ничего не брать с собой, кроме того, что можно спрятать под плащом. Вайдел».

Мисс Чалонер прижала ладонь к щеке – таким жестом она с детства выражала испуг – и долго смотрела на четко написанные строчки. Это короткое повелительное послание должно было решить судьбу Софии! Господи, как же маркиз уверен в ней! Ни слова о любви, разве только в сомнительном обращении. Ни слова нежности, зато никаких сомнений, что София придет. Все говорило о том, что они договорились заранее, скорее всего вчера вечером, в театре, когда уединились, выйдя вдвоем из ложи.

Мисс Чалонер, волнуясь, смяла письмо в руке. Надо было что-то предпринимать, и как можно скорее. Можно сжечь письмо, но где уверенность, что маркиз не пошлет второе завтра утром? Мэри не знала, куда собирается Вайдел везти сестру, но, судя по приготовлениям, могла предположить, что расстояние будет дальним. Разумеется, у него есть дом для тайных свиданий где-нибудь в сельской глуши. А может быть, он заманил Софию обещанием поехать в Гретна-Грин[26]?

Она снова села, машинально расправляя листок. Не было смысла показывать письмо матери: Мэри знала от Софии все безумные фантазии, вынашиваемые миссис Чалонер. Письмо маркиза и похищение дочери вызовут у нее бурную радость и укрепят надежду выдать дочь за будущего лорда. Дядя Генри не только ничем не поможет, но еще расскажет жене и дочерям, и те потом раструбят о недостойном поведении Софии по всему городу…

Мэри не смогла бы сказать определенно, в какой момент у нее появилась эта идея. Вероятно, она с самого начала притаилась в глубине сознания и медленно там созревала. Девушка опять испуганным жестом прикоснулась ладонью к щеке. Замысел пугал своей дерзостью. Нет, она не сможет этого сделать! Ни за что!

Но она продолжала лихорадочно размышлять. Что маркиз может сделать с ней, в конце концов? Он, конечно, известен своим бешеным нравом, но навряд ли способен причинить ей вред, как бы ни был разъярен.