Книга Юсуповы, или Роковая дама империи - Елена Арсеньева

Между прочим, именно благодаря предстоящей свадьбе дочери великий князь Павел Александрович был вновь «допущен» в Россию вместе с женой. Наконец-то Мари смогла увидеться с этой редкостно красивой, обворожительной женщиной. Княгиня Ольга Палей уже оставила позади первую молодость (ее старшая дочь от прошлого брака ждала ребенка!), однако была страстно, по-девичьи и в то же время по-женски, влюблена в мужа. Как и он в нее, впрочем. Глядя на этих двух людей, Мари подумала, что брак – это, наверное, не так уж плохо…

Правда, накануне того дня, когда предстояло дать ответ принцу Вильгельму, Мари вдруг почувствовала себя за обедом так плохо, что вынуждена была встать из-за стола и едва добрела до своей комнаты, держась за стенки. Ночью ее мучили неописуемые кошмары, а потом она проснулась от боли в щеке – это был свищ, который следовало немедля прооперировать. Конечно, такие предрассудки, как вера в дурное предзнаменование, осуждались ее холодноватой и высоконравственной тетушкой, однако не худо было бы, если бы рядом с юной девушкой в то время оказался кто-то не столь высокоморальный, но более опытный житейски, кто сказал бы ей, что сердце человеческое – вещун и его надобно слушать. В ту ночь Мари могла бы угадать, что брак ее с Вильгельмом будет несчастным, неудачным, однако… однако не угадала – и вскоре дала ему согласие.

Мари до того хотелось любви, что какое-то время она искренне верила, что влюбилась в своего жениха. Ее даже огорчило, что брак был отложен на год, пока ей не исполнится восемнадцать. Ну что ж, она с пользой провела это время, изучая шведский язык и «замыкая слух», когда тетушка пыталась посвятить ее в некоторые неприятные тайны супружества. Бедная Елизавета Федоровна при таком муже, который был у нее, знала только «неприятные тайны». Да и вообще, она была слишком уж застенчива и горда, чтобы стать подходящей наставницей для юной девушки в таком сложном, деликатном деле, как отношения между мужчиной и женщиной. Именно поэтому Мари готовилась к замужеству, убежденная, что в супружеской постели муж и жена преимущественно целуются, а все остальное не слишком важно.

И все-таки накануне свадьбы она вдруг страшно испугалась и даже попыталась отказать жениху. Ничего из этого не вышло, конечно. О ее испуганном письме принц Вильгельм даже не сказал тетушке Элле, которая в это время была больна.

Брак этот был обречен стать несчастным – таким и стал. Однако Мари сумела взять свою судьбу в свои руки… об этом я расскажу несколько позднее.

Дмитрий тоже пытался в это время устраивать свою семейную жизнь, посватавшись к моей кузине Оленьке, Ольге Николаевне. Конечно, для великих княжон императорского дома выбирали мужей среди зарубежных принцев, чтобы соблюсти интересы государственной политики, однако Оля была влюблена в Дмитрия, и ее отец, помня, что его сестра Ксения вышла по любви за своего кузена Сандро (я говорю о моих отце и матери), не стал противиться взаимной склонности молодых людей.

Этот роман проходил у меня на глазах, но я вообще была равнодушна к тому, что случается с другими людьми, поэтому проглядела и начало его, и продолжение. И меня врасплох застало и даже потрясло известие о том, что вот-вот будет объявлена помолвка. Ольгу я любила больше других своих кузин, но отчетливо помню острое чувство зависти, которое меня охватило. Я была уже равнодушна к Дмитрию, я тайно грезила о другом, но известие это меня уязвило. То ли тем, что Ольга, которая была, конечно, прелестна, но которую все считали менее красивой, чем я, пленила Дмитрия больше, чем я, то ли тем, что она вообще первой выходит замуж…

Зависть – дурное чувство, я знаю, она способна не только подточить собственную душу того, кто завидует, но и испортить жизнь тому, кому завидуют… Так и получилось в этом случае. Уж не знаю, неужели императору прежде не было известно о двусмысленных склонностях Дмитрия?! Наверное, нет… так или иначе, перед самой помолвкой Дмитрий получил суровейший отказ – а также совет забыть навсегда о великой княжне Ольге Николаевне и искать счастья в другом месте.

Я внешне сочувствовала подруге и кузине. Однако честно признаюсь: в душе я испытывала некое подобие торжества… и совершенно напрасно, между прочим, потому что мне пришлось очень скоро наступить на те же самые грабли, как глупому латыньщику в «Вечерах на хуторе близ Диканьки».

Но причиной отказа было не только эпатажное поведение Дмитрия и его пристрастия. Он открыто, откровенно, громогласно ненавидел Г.Р., осуждал привязанность к нему императорской семьи, а этого ma tantine Александра Федоровна никому не могла простить. Между прочим, ведь это сам Г.Р., зная, как его ненавидит Дмитрий и как хочет ему повредить, опередил события и нанес упреждающий удар, поведав императору о порочных страстях будущего жениха его дочери… Всего гнуснее, что Г.Р. тоже в некоторых оргиях мужеложцев участвовал, это мне Феликс потом рассказал, исповедуясь перед мной накануне свадьбы… Он ничего от меня не скрывал, и я очень ему за это благодарна, ибо, утаи он хоть что-то о себе, свадьбе нашей не бывать бы!

Г.Р. уверял, будто Дмитрий болен дурной болезнью. Моя тетушка Александра Федоровна так переполошилась, что в туалетных комнатах моих кузин был поставлен особый отвар сибирских трав для мытья рук и умывания – чтобы обезопасить себя от рукопожатий Дмитрия.

Ужасно, постыдно!..

Итак, помолвка расстроилась. Елизавета Федоровна была оскорблена за своего воспитанника Дмитрия и немедленно принялась наущать его посвататься ко мне. Именно по этой причине она сделала вид, будто не понимает, зачем к ней пришла Зинаида Николаевна и чего та хочет для своего сына. Елизавета Федоровна полагала, что это были бы для нас обоих с Дмитрием вполне достойные партии – но я не смогла бы перенести это второе место, эту роль запасного игрока, как выразился бы такой спортсмен, как Дмитрий. Я не хотела быть второй даже после Ольги, хотя очень ее любила. И поэтому я сделалась к Дмитрию подчеркнуто равнодушна – до такой степени, что он растерялся и не мог решиться заговорить со мной о любви. К тому же нужно было все-таки соблюсти некоторые приличия, чтобы, получив отказ у одной невесты, затевать сватовство к другой. Однако именно в это время начал развиваться наш роман с Феликсом.

Я была уже влюблена в него… насколько я вообще могу быть в кого-то влюблена и если любовью называется желание одного человека постоянно видеть другого. Для меня странное, волшебное обаяние имел наш давний разговор о Сююмбике – словно некая тайна связывала нас. Эта таинственность, недоступная другим, не могла не волновать душу такого замкнутого существа, каким я была. А еще меня волновала изысканная красота Феликса. Все в нем было необыкновенно – от этих невыносимых, мерцающих, меняющих цвет глаз, зрачок которых иногда казался узким, вертикальным, тигриным, до бледно-матового оттенка кожи, от которой, казалось, исходило сияние. Кто-то из завистников злобно сказал о Феликсе, он-де похож на восставшего из могилы мертвеца. Я пришла в восторг от этого довольно жестокого сравнения. В моем воображении он походил на оживший призрак всех романтических героев, вместе взятых, настолько неземной казалась мне его красота. В самом деле – это была та красота in puro, в чистом виде, которой равно поклоняются и которой желают равно и мужчины, и женщины. Поэтому мне были вполне понятны впоследствии откровения Феликса о том, что существа одного с ним пола его домогаются. О своих вожделениях он тогда благоразумно умалчивал, выставляя себя как некую жертву чужих вожделений, которым он, по слабости натуры, не мог противиться и которым отвечал… почти помимо своей воли. Это меня трогало, это внушало жалость к нему, я верила, что он жаждет только моей любви для того, чтобы очиститься в ней и возродиться с ее помощью для нормальной жизни. Право же, юные девы бывают очень наивны относительно своих способностей к исправлению грешных наклонностей мужчин!