Книга "Халтура" - Джим Батчер

— И преимущества. Сила, скорость. Не смотри им в глаза. — Я сглотнул. — Не давай взять себя живой.

Глаза моей ученицы вспыхнули пониманием и внезапным яростным огнем.

— Ясно. Что я должна сделать?

— Не снимай вуаль. Прикрой Сару. Найди укромное местечко и затаись. Все закончится через полчаса, может, быстрее. К тому времени шум привлечет внимание, так или иначе.

— Но я могу…

— Убить меня при попытке защитить тебя, — отрезал я. — Это не твоя битва, кузнечик. Пока нет. Я должен буду двигаться быстро. И у меня здесь есть друзья. Я не один.

Секунду Молли смотрела на меня, в ее глазах сверкали слезы разочарования. Затем кивнула и спросила:

— Я могу сделать что-нибудь еще?

Я внимательно оглядел ее, задержался глазами на шлепанцах.

— Ага. Отдай мне свои тапки.

Полтора года сверхъестественного ученичества не прошли даром: она и глазом не моргнула. Сняла шлепанцы и протянула мне.

Я мягко положил руку Саре на плечо, затем прикоснулся к ее лицу. Она посмотрела на меня и прошептала:

— Я не понимаю, что происходит.

— Оставайся с Молли, — сказал я ей. — Она о тебе позаботится. Делай все, что она скажет. Хорошо? — Нахмурившись, я уставился на ее дорогие черные туфли. — «Гуччи»?

— «Прада», — безжизненно ответила она.

Будучи настоящим мужчиной, я паршиво разбираюсь в туфлях, но, надеюсь, это не испортит мою репутацию загадочного спутника Томаса.

— Отдай их мне.

— Ладно. — Она подчинилась, слишком ошеломленная, чтобы спорить.

Томас был прав насчет ролевиков. Труп Сариной невинности валялся на полу рядом с ее трапезой, и она приняла это чертовски близко к сердцу.

Я подавил вспышку гнева и молча покинул защитную вуаль Молли, держа в одной руке туфли, в другой — револьвер. С тем же успехом мог бы прихватить с собой безопасное одеяло Лайнуса.[5]Для вампира Черной Коллегии револьвер — ничто, однако с ним я чувствовал себя увереннее.

Стараясь двигаться как можно быстрее, но при этом не слишком шуметь, я вскарабкался по ближайшей лестнице — выключенному эскалатору. Оказавшись на втором этаже, свернул направо и поспешил к «Шугазму».

Этот большой магазин прежде занимал крошечный закуток, однако, справившись с первоначальными проблемами, заметно расширился. Теперь за стальной сеткой красовались модные витрины и огромные вывески, с деловитым энтузиазмом превозносившие политику магазина по части гарантированного возврата денег.

— Меня страшно недооценивают, — пробормотал я. Затем немного возвысил голос и, вложив в слова чуточку магии, позвал: — Киф! Эй, Киф! Это Гарри Дрезден!

Я подождал, вглядываясь сквозь сетку, но среди смутных теней в недрах магазина ничто не двигалось. Решил рискнуть: снял с цепочки висевший на шее серебряный амулет и шепотом наполнил его магией. Серебро слабо замерцало голубым светом, хотя я всячески старался приглушить его. Стоит Друлинде или ее вампирам хотя бы посмотреть в мою сторону — и они увидят меня, стоящего, словно идиот, с единственным огоньком во всем темном «молле».

— Киф! — снова позвал я.

Кобб появился из дорогой дамской сумочки, которая свисала с руки манекена, одетого в итальянские ботинки за шесть сотен долларов. Рост кобба не превышал десяти дюймов, а на голове у него красовалась копна тонких белых волос, как у Альберта Эйнштейна. Одет он был в нечто отдаленно напоминавшее европейский городской костюм девятнадцатого века: темные брюки с подтяжками, ботинки и белую рубашку. Плюс кожаный рабочий пояс с крошечными инструментами и странные защитные очки, сдвинутые на лоб.

Киф спрыгнул с манекена и поспешил к сетке. Надел перчатки, снял с пояса несколько строп. Затем проворно, словно белка, и осторожно, чтобы не коснуться металла обнаженной кожей, вскарабкался по сетке при помощи карабинов. Киф был фейри из Маленького народца, обитающего в тенях и потайных уголках нашего мира, и прикосновение железа причиняло ему боль.

— Чародей Дрезден, — поприветствовал он меня с германским акцентом, оказавшись на уровне моей головы. Голосок кобба был тихим даже для столь крошечного создания. — Опасность бродит по рынку ночью этой. Здесь быть тебе не следует.

— Я знаю, — ответил я. — Но здесь находятся люди.

— А, — вздохнул Киф. — Смертные, защитить которых ты хочешь. Неразумна битва эта.

— Мне нужна твоя помощь, — сказал я.

Киф смерил меня взглядом и отрицательно покачал головой.

— Ходячая смерть опасна крайне. Крови людей моих стоить может это. На риск такой не пойду я.

— С тебя должок, Киф, — проворчал я.

— Благосостояние наше, но не жизни.

— Ну, как знаешь, — сказал я. Затем поднял одну из Сариных туфель и, не отводя глаз от маленького кобба, отломил каблук.

— Ах! — в ужасе вскрикнул Киф, его крошечные ножки соскользнули с металлической сетки. — Nein![6]

Из «Шугазма» донесся хор аналогичных криков и вздохов.

Я поднял вторую туфлю и повторил процесс.

Киф протестующе взвыл. Неожиданно у сетки возникли три десятка крошечных коббов, мужчин и женщин. Пушистые белые волосы, костюмы словно с Октоберфеста и ужас в глазах.

— Nein! — снова воскликнул Киф. — Это же итальянская кожа! Ручная работа! Что ты делаешь?

Шагнув влево, я занес искалеченные туфли над урной.

Эльфы-сапожники вздохнули в унисон и замерли.

— Не делай этого! — взмолился Киф. — Потеряно не все. Починить их можно. Как новые сделаем мы их. Как новые! Не выбрасывай их.

Я не дрогнул.

— Я знаю, ребята, что вам несладко пришлось после того, как сапожники ушли на покой, — сказал я. — Я получил разрешение для вашего клана работать здесь и чинить обувь в обмен на пользование торговыми автоматами. Так?

— Так, — подтвердил Киф, не отрывая взгляда от туфель в моей руке. — Чародей, над мусором держать их не следует. Если уронишь их, мусором они станут и прикоснуться к ним не сможем мы. Потеряны будут они для мира. Каждый из нас об этом пожалеет.

Тревожное утвердительное бормотание донеслось из толпы коббов.

Хватит палки — пришло время морковки. Я достал потрепанные шлепанцы Молли. При виде них несколько почтенных коббов недовольно прищелкнули языком.

— Я помог вам обосноваться в «Шугазме», — произнес я. — Но теперь, вижу, вам здесь стало тесновато. Я готов найти для вас другое хорошее место — семья, мама, папа, семеро детей, и все крайне непоседливы.