Книга Бизнес-класс - Семен Данилюк

– Чхал я на то, что ты можешь! Не застращаешь. Банк! Служение! Достал! Да разуй зенки! Все в банке гребут под себя. Делают деньги. Где могут и как могут!

– Полагаю, все– таки – не все.

– Не все! Ты – нет. Вбили в тебя в твоем МНДВ [сленговое от МВД] инстинкт сторожевого пса: охраняй хозяйское, пока не сдохнешь. Или пока сам хозяин не прибьет за чрезмерное рвение. Но и я не ворую. Понимаешь? Ни у кого ни цента. Я просто «сделал» эти деньги там, где другой бы их не нашел. И что же, скажи на милость, здесь такого, что родной отец?…

– Не забывай, это я тебя все-таки в банк привел.

– Ты! Все ты, – согласился сын. – Вот это и есть главное. Испугался, как бы твое имечко не замарали.

– Наше имя!

– Да нет, твое! Потому что я твоими благодеяниями сыт по горло и завтра же подам заявление об уходе. Так что не извольте беспокоиться! На вас и тень не упадет. И вообще, – он поколебался. Даже передумал было, но все-таки, хоть и тихо, закончил. – Не хочу с тобой больше ничего общего иметь.

– Даже так? – выдавил Коломнин. Он понимал, что надо что-то делать. Объясниться. Попытаться убедить. Но не было сил ни на уговоры, ни на крики. – Как знаешь. Далеко, похоже, зашло. Скажи только, зачем тебе эти деньги понадобились? Вот так, разом. Разве мы тебе в чем-то отказывали?..

– А вот затем. На квартиру, к примеру, собрать хотел, понимаешь? Чтоб… лиц ваших с матерью не видеть.

– Мать-то тебе чем не угодила? Кто-кто…

– Да идите вы!.. Вы ж оба ядом пропитаны, так ненавидите друг друга. Думаешь, не видно? Вот скажи, чего живете вместе?

– Хороший вопрос.

– Да нет у меня вопросов, – осунувшееся лицо отца несколько остудило парня. – Все равно как угодно добуду деньги, но – уйду из дома!

Махнув рукой, повернулся и выбежал в спальню. В гостиную тотчас ворвалась жена:

– Доволен? Довел парня до точки? Отец называется. Другие отцы за детей насмерть стоят. А этот…Ну что с того, что мальчишка немножко денег бы подзаработал? Кому от этого хуже? – Да пойми ты, курица! Нельзя начинать жизнь со взяток. С них начнешь, ими и кончишь!

– О господи! Говорить с тобой – как под водой кричать. Сорок два года и – полный идиот. Что теперь делать-то собираешься? Ты ж сына так потеряешь. А мне как с тобой жить после этого? Вот скажи, как ты нам с детьми в глаза смотреть после этого будешь?

– Пожалуй, что уходить мне надо из дома, – всего минуту назад Коломнин и не помышлял об этом. А, выговорив, понял, что решение созревало в нем давно. – Все равно как мы живем – это не жизнь.

– Опять? – съязвила жена.

– Да нет, окончательно надумал. В чем-в чем, а в этом он прав: чего в самом деле мучим друг друга? Квартиру, само собой, вам.

– Это даже не обсуждается. А детей, стало быть, на мои плечи?

– Детей?.. Да есть у меня на книжке деньги. Куплю Дмитрию квартиру, раз так рвется.

– Двухкомнатную! – потребовала жена.

– Двухкомнатную? Так это, считай, все, что у меня отложено… – Коломнин задумался. Но не о том теперь голова болела. – Что ж? Пусть двухкомнатную. Проживу на даче.

Дачу эту на берегу Истры он уж лет пять отстраивал, где сам, где чужими руками, но – своими деньгами. В последнее лето выложил печку. До весны перекантуется.

– Даже так? Что ж, вольному воля, – жена обескураженно покачала головой. – Силой держать не стану. Ишь, как допекло-то! Или сударушку какую завел?

Она ухмыльнулась презрительно.

– Завел. И тут же потерял, – дернул черт за язык Коломнина.

Лицо Галины, до того несколько потерянное, исказилось яростью.

– Дачу тоже отдашь! – отчеканила она. – У нас еще дочь растет. А на баб своих заработаешь!.. Ты что это улыбаешься, кобелюга?!

– Разве? – удивился Коломнин. – Так, подумалось.

Ну не говорить же в самом деле, что представилась ему вдруг Лариса, и такое томление почувствовал в предвкушении встречи, что хоть пешком беги аж до самой Сибири.

– У меня утром самолет. Пожалуй, соберусь прямо сейчас, да и поеду в аэропорт. Все равно не засну. А вещи, какие отдашь, приготовь, – заберу по приезде, – попросил Коломнин.

Не было в нем ни задиристости, не попыток выяснить отношения. Одна глубокая опустошенность.

И оттого поняла Галина, что не очередная у них размолвка. А заканчивается сегодня двадцатилетняя полоса жизни. И впереди – должно быть, одинокое старение. Схлынули в никуда приготовленные изощренные насмешки, на которые за годы семейной жизни стала мастерицей. Опустилась в кресло и – тихонько завыла.

Томильск. Лицезрение патриарха

В аэропорту Томильска Коломнина и Богаченкова встретил управляющий местным филиалом Симан Ашотович Хачатрян – хрупкий молодой человек с косматой и массивной, предназначенной для другого тела головой.

– Рад, что именно вы приехали, – он с чувством пожал руку Коломнина, не обратив внимания на мнущегося Богаченкова. Как и многие менеджеры новой банковской волны, в вопросах субординации был он чрезвычайно щепетилен. Во всяком случае стоящему в некотором отдалении шоферу – мужчине лет пятидесяти – он лишь коротко кивнул в сторону сумки начальника управления экономической безопасности. Сам же, похватив Коломнина под локоток, повлек его к выходу.

Богаченков безропотно поволокся следом.

– Так почему же рад именно мне? – Коломнин, выйдя из здания, поспешно прикрылся шарфом от обрушившейся поземки.

– Так ситуация как бы совершенно нестандартная. Чтоб глубоко разобраться, особые тонкость и деликатность нужны. А вам их не занимать.

– Что, Симан, вляпался по самое некуда? – без труда сообразил Коломнин, – уж больно дубоватым оказался комплимент.

– Это не совсем верная формулировка, – со вздохом отреагировал Хачатрян и поспешно, оттеснив водителя, распахнул перед гостем дверцу банковского «Вольво». – Тут важно оценить перспективы в целом. Мы сейчас сразу проскочим в «Нафту-М» – я уже договорился о встрече. А по дороге попытаюсь самое основное довести. Буквально пунктиром.

– Ну, если только пунктиром, – Коломнин прильнул к окну, торопясь разглядеть новый город до того, как окончательно стемнеет.

Странное впечатление производил старинный сибирский Томильск. Обгрызанный, то и дело ухавший ямами асфальт беспрестанно петлял меж деревянными, куце освещенными улочками, на которых выделялись немногочисленные двухэтажные дома с кирпичным низом. И вдруг – поворот, и перед тобой ликующий огнями особняк из тонированного стекла. Бок к боку еще один. Попузатестей. Явно гордящийся перед первым. За ним, на куцей тусклой площади – памятник бородатому, сильно смахивающему на удачливого браконьера мужику с надписью на постаменте «Покорителю Сибири Ермаку». Опять – поворот, и город ухается в полную, беспросветную темень, а асфальт и вовсе переходит в булыжную, щербатую мостовую, в низинах залитую грязью.