Книга Шестой грех. Меня зовут Джейн - Анна Данилова

— Я рассказывала тебе, чем увлекается эта воронежская дура?

— Да, рассказывала. Музыкой классической, что ли? — хрипловато и как-то лениво рассмеялась Ольга. Мысленно я уже отвесила ей пощечину.

— Ну! Да только все это — полная чушь!

— В смысле? Перед Нестором выделывалась? Пыталась привлечь к себе его внимание?

— Нет. Все гораздо сложнее и вместе с тем проще. Это ей кажется, что она увлеклась классической музыкой, фортепьянной игрой…

— Не понимаю. Почему кажется?

— Да потому, что она просто-напросто увлеклась пианистом! Гастролировал у нас в Москве один французский пианист русского происхождения, некий Аллен Рей. Я совершенно случайно затащила Тайку в консерваторию на его концерт. Надо было видеть ее взгляд, когда она любовалась этим Реем! Она вообще улетела, понимаешь? Весь концерт пялилась на него и, я думаю, мечтала о нем. Ведь она, полагаю, прежде на подобных концертах никогда не бывала, а тут — красивый молодой человек, в смокинге, в рубашке с белоснежными манжетами… Шапка блестящих кудрей, одухотворенный взгляд… И — музыка! Музыка на самом деле такая, что просто душу выворачивает. Словом, Тайка влюбилась в этого Рея. И потом она накупила множество дисков с фортепьянной музыкой, постоянно ее слушала, но, даю голову на отсечение, кого бы она ни слушала, а представляла себе именно Аллена.

— Уверена?

— Я ее немного знаю.

— Ну и что теперь? Думаешь, она поедет к этому Рею во Францию и положит все наши миллионы к его ногам?

— Я считаю, она поступит иначе.

— Как именно?

— Попросит меня, поскольку я немного знаю французский, разыскать агента этого Аллена, чтобы пригласить его сюда.

— Куда? Сюда, в Бузаево?! Пианиста?! Но зачем?

— Чтобы он сыграл ей. Лично. Частный концерт, понимаешь?

— Но здесь же нет пианино!

— Во-первых, для такого выступления требуется как минимум концертный рояль. Во-вторых, надо еще каким-то образом уговорить этого француза приехать сюда…

— Аннета, по-моему, ты перепила! Что ты такое несешь?! И как это тебе пришло в голову?! Она уже что-нибудь тебе говорила?

— Нет. Но я знаю ее. У нее было слишком мало увлечений, и она жила к тому же как в клетке… А сейчас, когда она овдовела и разбогатела…

— Значит, ты думаешь все-таки, что он составил завещание в ее пользу?

— Не знаю… Но деньги у нее есть. Нестор постоянно переводил на ее карточку большие суммы. И она будет пытаться как-то встретиться с Алленом Реем — это точно.

— Ладно, Анька, хватит фантазировать.

— Да уж… Нам с тобой сейчас не до фантазий! Тебе вот жить негде, да и я тоже лишаюсь работы, не думаю, что она оставит меня у себя. Предполагаю, что она только и мечтает, как бы от меня избавиться. Так-то вот! И останемся мы с тобой, такие умные, ни с чем. А эта воронежская сучка приберет к своим рукам весь капитал Нестора! Вот и думай после этого — нужны ли женщине мозги?

— Ты куда?

— В туалет…

Я едва успела добежать до угла и спрятаться за массивными напольными часами. Сердце мое бешено колотилось, я едва дышала. От злости, от страха, что меня эти две милые сестрички могут запросто прибить, предварительно заставив подписать на них генеральную доверенность. Я читала в одном криминальном романе о таком ходе. Достаточно одной подписи владельца состояния, чтобы оно в один момент перешло к злоумышленникам! И что же мне теперь делать?

Купить из-под полы на рынке пистолет? Килограмм мышьяку? Электрошокер? Или обзавестись доспехами, луком, щитом, мечом, арбалетом, саблей, кинжалом, шпагой, японским самурайским мечом?!

Или все-таки защищаться как-то иначе, изощреннее, более жестоко: убить этих сестричек морально?

Я дождалась, когда Аннета вернется из туалета, чтобы выйти из своего укрытия и прокрасться в спальню. Мне требовалось хорошенько все обдумать. И еще — дождаться завтрашнего утра, чтобы узнать содержание завещания.

Я посмотрела на часы. Звонить в Воронеж было уже слишком поздно. Я вдруг представила себе ночной звонок и подскакивающую на своей постели тетю Женю, и как она с бухающим от страха сердцем добирается до столика, где стоит телефон, — такая длинная, нескладная, в ночной рубашке до пят, — и дрожащей рукой берет трубку… Она всегда твердила мне, когда мы жили вместе, что боится ночных звонков, потому что именно ночью почему-то людям сообщают самые трагические известия: о смерти их родственников или друзей. Но я-то собиралась поведать ей как раз хорошую новость! Вернее, несколько новостей. И это при том, что я еще не знала ничего про завещание. Просто мне вдруг стало нестерпимо стыдно из-за того, что за все эти два года моего брака с Нестором мне ни разу не пришла в голову мысль помочь ей кардинальным образом. Если раньше я просто отсылала ей деньги или посылки с одеждой или обувью, то теперь мне пришло в голову, что ей можно сделать операцию по восстановлению зрения! Да и вообще взять ее к себе! Дом-то большой, и он на самом деле записан на меня!

Я остановилась напротив зеркала и улыбнулась своему отражению. То, что я придумала, позабавит не только меня… Но эти люди — вернее, нелюди — сами сказали, что у них нет ни денег, ни работы. Что ж, я готова им в этом помочь!

14

Евгения Спиридоновна Тихонова напекла блинов, заварила чай и уселась у окна, ожидая появления женщины, чью фамилию и имя она запомнила наизусть — Борова Ольга Борисовна. Тая позвонила вчера и сказала, что Ольга Борова будет сопровождать ее в Москву, в глазную клинику, где ей сделают операцию, после которой она будет хорошо видеть.

Евгения Спиридоновна нервничала. Во-первых, у нее не было красивого халата, такого, в котором будет не стыдно появиться в больнице. И тапочки у нее старые. Да и бельишко тоже поизносилось. А денег на новые вещи у нее нет. Те деньги, что ей присылала Тая, она откладывала на свои похороны. В прошлом году умерла любимая соседка Евгении Спиридоновны, и, когда она узнала, сколько денег потратили на похороны и поминки ее родственники (и это при том, что поминки пришлись на пост и вместо мяса покупались грибы и рыба), то решение пришло само. Она сразу же собрала все свои сбережения, рассованные по разным углам, книжкам, банкам с крупами и шкафам, и отнесла все в банк. Положила на свой счет, объяснив знакомой девушке-оператору, что это — «на смерть».

— Вы что, Евгения Спиридоновна, вам еще и шестидесяти нет! По-моему, рановато…

— Лена вон тоже не собиралась умирать, а как болезнь ее скрутила… Нет уж, пусть тут полежат.

Самой же себе Евгения Спиридоновна признавалась, что она просто-напросто стала тяготиться этими деньгами, и теперь, когда они у нее появились, она и не знала, на что она имеет право их потратить. Она всю свою жизнь так тяжело жила, так скромно питалась и одевалась, что и теперь, когда Таечка вроде бы устроилась, замужем за богатым человеком, все равно тетка ее считала, что надо деньги хранить, оставлять на черный день. А вдруг у Таи с мужем не заладится? Что тогда? Куда девочка денется? Останется в Москве, вернется в свой магазин? Да кто ее примет-то обратно? Пусть уж лучше приезжает к себе, домой, в родной Воронеж. Вот тогда им обеим эти сбережения и пригодятся.