Книга Сон Брахмы - Роман Светлов

На одной, располагавшейся в центре, Олег Викторович изобразил нечто вроде горного пейзажа с долиной посередине. Опять же, обратная перспектива. Примерно так иконописцы передавали ландшафт вокруг центрального события – распятия Христа или страстей кого-либо из святых.

– Но никакого сюжета внутри не было! Схематически изображены воды, над которыми виден Зрак Господа и Дух Святой в виде птички. Вы когда-нибудь видели иконы, на которых изображается Творение?

– «И Дух Божий носился над водами?»

– Вот именно! Я, например, не видел. И Пал Палыч не видел. Утверждал, что эта фреска станет революцией в искусствознании. Собирался посвятить ей целую главу в своей диссертации.

– Которую так и не защитил, – проговорил вполголоса Шереметьев.

– Не защитил? – услышал Олег Викторович. – Вскоре началась Перестройка, издание альбома отложили, и я потерял с Иваницким все контакты. – Он некоторое время помолчал, а потом сказал, глядя на Матвея: – Вот как грустно получается: альбом не вышел, диссертация не защищена, негативы утонули, церковь сгорела.

– Согласен, грустно, – кивнул Матвей.

– Тогда идем дальше, – тон Олега Викторовича стал более жестким и сухим. – Справа от Сотворения Мира находилась сцена в Раю. Адам и Ева, стыдливо укрытые какими-то кустами, перед ними древесные кущи, над которыми возвышаются два особенно тщательно выписанных Древа. Однозначно – Древо Познания и Древо Жизни. Отец и Мать человечества смотрят на них и, похоже, движутся в их направлении. Ну, вы понимаете, в те времена и вообще движения передавались условно, а уж закрытые кустами… Но самое интересное, что над ними изображено грозовое облако. От него расходятся лучи – значит, перед нами опять изображение Бога-Отца. А еще из этого облака протягивается рука, властно указывающая на Деревья. То ли запрещает людям идти туда, то ли, наоборот, направляет их.

– Как так направляет? – удивилась Варя. – Должна запрещать.

– И мы подумали, милая девушка, что должна запрещать. Но это – если все читать по канонам. А если нет? Много ли подобных триптихов было написано в России? Иваницкий говорит – ни одного. И я ему верю. Он привез из Москвы книгу, ученую-преученую, посвященную древним христианским сектантам, которых называли гностиками. Они существовали при апостолах и первых поколениях христиан; вначале учениями гностиков увлекались многие, но Церковь с ними справилась. В той книге говорится, что кое-кто из гностиков утверждал, будто Бог как раз хотел, чтобы люди отведали плодов от Древ Познания и Жизни, а бесы, наоборот, всячески мешали им.

Матвей видел немало книг, посвященных гностикам. Перед Миллениумом это стало модной темой. Печатали переводы древних апокрифов, ученую литературу и просто популярные книжки, в которых с веселой беспринципностью переписывалась история христианства.

– Когда закончили съемку фресок, мы с Иваницким уже приятельствовали, – продолжал фотограф. – Собирались найти какую-то профессоршу, которая нам все расскажет о гностиках. Планов было громадье. Но как-то все не сложилось. Пал Палыч долго бодался из-за альбома. Я перешел в «выезднюки», то есть стал мотаться по стране со всяким журналистским сбродом. О фресках не то чтобы забыли – так, оставили на потом. И это «потом» не наступило.

Олег Викторович замолчал, глядя поверх голов своих гостей.

– Когда мы сможем посмотреть на фотографии фресок? – спросила Варя.

– Через пару дней, – вздохнул Олег Викторович. – Мне нужно попасть в квартиру жены и хорошенько переворошить архив. Хотя, кажется, я представляю, где ваши фрески закопаны… Так вы, молодой человек, действительно сын настоятеля-погорельца?

– Действительно.

– Несладко ему?

– Несладко. Отцу нужно восстановить доверие к себе – и в епархии, и в Алексеевской.

– Милиция помогает?

– Милиция живет какой-то собственной жизнью. Похоже, она воспринимает пожар как «глухарь». В этом случае легче всего свалить вину на нерадивого настоятеля.

– Понимаю. Поэтому вы и предприняли собственное расследование?

– Я бы не назвал это расследованием. Я просто собираю информацию, которая может помочь отцу. Его доброму имени. Мне кажется, с этими фресками связано что-то важное.

– Сжигая церковь, хотели от них избавиться?

– Вполне возможно. Но даже если не так, я хочу увидеть фотографии этих фресок.

– Давайте так, молодой человек: вы оставляете мне номера своих контактных телефонов, а я позвоню вам сразу, как найду фото. Позвоню через два, максимум – три дня.

Матвей согласился и попросил взять с собой наброски изображений.

Когда Варя и Матвей одевались в прихожей, Олег Викторович, погрустневший и как-то потускневший к концу их беседы, положил руку на плечо Матвею.

– Церкви горят, негативы пропадают… Будьте внимательны, юноша.

* * *

– Тебе не показалось, что в середине разговора он напрягся? – спросил Матвей у Вари, когда они вышли из подъезда.

– Похоже, так. Да и вообще он какой-то странный, – повела плечиком девушка.

На улице было скользко, поэтому Варя энергично просунула руку под локоть Матвея. Шереметьев с нежностью ощущал на своем предплечье ее ладошку в вязаной варежке. Что-то должно было произойти в их отношениях. Что-то важное. Эта история с исчезнувшими изображениями фресок сблизила их быстрее, чем настойчивые ухаживания Матвея. Шереметьев настолько увлекся мыслями об этом, что лишь в последний момент обратил внимание на быстрые шаги, приближающиеся сзади.

В следующее мгновение его почти оглушил удар. Били сзади, целили в голову, надеясь сразу сбить с ног. Однако почуявший за мгновение до того неладное Матвей стал поворачиваться, и потому удар пошел вскользь. Тем не менее он был настолько сильным, что Шереметьева отбросило в сторону. Заметив, что к ним приближается еще одна тень, Матвей вправо оттолкнул Варю, а сам отскочил назад, выигрывая время.

К счастью, нападающих было только двое. Они не производили впечатления атлетов, но били квалифицированно. Некоторое время Матвей отступал, уворачиваясь от ударов. Руками он закрывал голову, а от ударов в корпус предохраняла зимняя куртка.

Наконец один из нападавших раскрылся, и Матвей, нырнув, попал тому в челюсть. Незнакомца отшвырнуло назад, и, пользуясь этим, Матвей набросился на второго. Не обращая внимания на удары, которые приходилось пропускать, он схватил нападавшего за отвороты куртки и, воспользовавшись тем, что тот дернулся назад, подсек ему опорную ногу. Нападавший повалился навзничь, пытаясь потянуть за собой Матвея, но тот вырвал руки и несколько раз ударил его по лицу. В этот момент Матвею на спину прыгнул другой налетчик.

Шереметьев наконец сорвал с рук перчатки и резким движением, которому когда-то учился не один день, вывернулся из объятий нападавшего. Не давая ни мгновения передышки, он быстрыми, короткими ударами – по лицу и по туловищу – привел того в состояние «грогги». После этого бросил его на землю, наступил на грудь коленом и, схватив его за горло, спросил: