Книга Страж - Роберт Мазелло

— Я упомянула о синдроме только в качестве предисловия, — сказала Нойманн. — Существуют и другие нарушения (Эзра обратил внимание на то, что последнее слово она произнесла с такой же осторожностью, с какой чуть раньше сказала о потере связи с реальностью), которые тоже способны развиться в тех краях. Это очень плодородная почва, очень мощная, и доктор Штерн в письме немного рассказал мне о твоей работе в Израиле. Должна сказать, я не удивлена тем, что ты начал испытывать некоторое напряжение.

— А добрый доктор проинформировал вас о том, с какими трудностями я там столкнулся? Про проблемы с властями?

Эзре не очень хотелось об этом говорить, но он подумал, что было бы неплохо выяснить, как много известно доктору Нойманн.

Доктор Нойманн молчала. Похоже, не знала, насколько стоит открываться.

— Насчет «Купола на скале»?[19]— подсказал ей Эзра.

— Да, — наконец призналась доктор Нойманн.

Значит, Штерн и про это ей написал.

«Купол на скале» — почитаемая мусульманская святыня, возведенная на руинах Второго храма. Это был ключ к ответу на многие вопросы. Эзра прочел свитки, он понял, о чем в них говорилось. Больше никто не сделал этого, и никому не удалось собрать все воедино. Он понял, что, если ему удастся беспрепятственно проникнуть к фундаменту под мечетью, там он может найти самую священную реликвию на свете. И ему это почти удалось. Он нашел подземный туннель, увидел глиняную плиту, закрывавшую вход. И там он услышал шум ветров всего мира.

Рокочущий стон живого, дышащего Бога.

Голос самого Творения.

Именно в тот момент, не дав ему подобраться ближе, агенты службы безопасности Израиля схватили его за ноги и выволокли из туннеля.

Этот звук, этот голос до сих пор иногда слышался ему.

— Меня тревожит, что твоя работа, которой ты занимаешься здесь, в Нью-Йорке, связана с тем, чем ты занимался там. Вот кое-что из того, что ты говорил во время ареста. — Тут доктор Нойманн замолчала и надела очки, чтобы свериться со своими записями. — «Я общался с ангелами», «Творение можно выпустить на волю», «Я могу показать вам лик Бога» — выглядит очень серьезно и пугающе.

Нойманн сняла очки и посмотрела на Эзру.

— Ты просвещенный человек, Эзра, очень умный, поэтому вряд ли мне стоит объяснять тебе природу этих высказываний — самовозвеличивание, пафос, мессианский пыл. Что нам делать с этими мыслями и эмоциями? И что гораздо важнее, испытываешь ли ты их теперь?

Что он должен был на это ответить? С одной стороны, он мог соврать и поставить доктора Нойманн на то место, где бы он хотел ее видеть. Пусть бы она действовала как психиатр-переговорщик. Спросят у нее любые представители власти о нем — она ответит, что его галлюцинации под контролем, что он больше не представляет ни для кого опасности, а главное — для суверенного государства Израиль. С другой стороны, он мог сказать правду. Мог сказать, что украденный свиток постепенно открывается ему, но тогда он рисковал в самом скором времени оказаться в заведении, где единственными свитками, которые ему позволено будет видеть, окажутся рулоны туалетной бумаги.

Это его мало привлекало.

— Перемена мест мне помогла, — сказал Эзра. — Здесь, в Нью-Йорке, в родном доме, я чувствую себя намного спокойнее. Я совершенно не ощущаю симптомов той мании, которую пережил на Ближнем Востоке.

Нойманн пристально смотрела на Эзру. Он не сумел обмануть ее.

— А голоса? Голоса ангелов?

— Я никогда не упоминал о том, что со мной действительно говорили ангелы. Даже в самом плохом состоянии я так не говорил.

Но Нойманн не позволила ему так просто уйти от ответа.

— Кому бы ты ни приписывал эти голоса, слышишь ли ты их теперь? Ты должен сказать мне, Эзра, есть ли у тебя до сих пор слуховые галлюцинации. В противном случае мне будет очень сложно помочь тебе.

«Вот это действительно смешно», — подумал Эзра. Сама мысль о том, что доктор Нойманн может оказать ему какую бы то ни было помощь (помимо пополнения запасов лекарств), его забавляла.

— Нет, у меня нет никаких галлюцинаций, — сказал он, снова осторожно обходя истинное положение вещей. — Все, что я вижу и слышу, реально.

Однако, судя по выражению лица Нойманн, ему еще предстояло хорошо постараться, чтобы убедить ее.

И еще надо было запастись терпением. С трудом сдерживаясь, Эзра сидел за обеденным столом в квартире отца в Саттон-плейс, хотя ему отчаянно хотелось вскочить со стула и убежать. Но он напоминал себе о том, что цена проживания в этом доме такова, что время от времени придется терпеть такие сцены.

Метцгер-старший восседал во главе стола в смокинге и в шелковой домашней рубашке (с каких это пор он начал носить такую одежду?). Кимберли сидела напротив, безупречно одетая, причесанная и накрашенная. Эзра сидел посередине, в джинсах и джемпере, и чувствовал себя совершенно неподобающе одетым.

Гертруда поставила глубокое блюдо с тушеным картофелем с телятиной и жареным луком рядом с Эзрой.

— Ешь все, что хочешь, — сказала она ему, — только оставь место для десерта.

С этими словами она развернулась и направилась к двери, ведущей в кухню.

— Больше ничего не нужно, Гертруда, — проговорила Кимберли, хотя это было абсолютно ни к чему, поскольку дверь за домоправительницей уже закрылась.

Эзра положил себе немного картошки с луком и попробовал передать блюдо Кимберли, но та предостерегающе подняла руку с таким видом, будто он предложил ей миску прокисшего молока. Тогда Эзра протянул блюдо отцу. Тому пришлось оттянуть рукав слишком плотно сидящего смокинга, чтобы взять блюдо.

— Мне удалось сегодня переговорить кое с кем из израильского посольства, — грозно возвестил Сэм.

Эзра опустил голову и принялся за телятину с картошкой.

— По какому вопросу? — спросила Кимберли, потягивая вино.

— По вопросу о преступном проникновении Эзры в места, запрещенные для посещения.

Началось. Сначала доктор Нойманн, теперь отец. Неужели никто не собирается забыть об этом?

— О преступном проникновении? Куда? — Кимберли посмотрела на Эзру с таким выражением лица, которое можно было бы принять за материнскую заботу, если бы Эзра не знал свою мачеху слишком хорошо. — О чем вообще речь?

— Ты не хочешь ответить, Эзра? — эхом прозвучал вопрос отца.

— Если ты говорил с кем-то из посольства, значит, уже все знаешь.

— Я хочу услышать об этом от тебя.

Эзра поспешно проглотил еще кусок телятины (кто знает, долго ли он еще просидит за столом?) и сказал:

— Я знал, что делаю.