Книга Апокалипсис Томаса - Дин Кунц

«…здесь смертельная угроза нависла над кем-то еще, и этот кто-то отчаянно нуждается в твоей помощи…»

Я вернулся к стене, двинулся туда, где над ней нависали ветви дубов.

Из теней, отбрасываемых деревьями, внезапно вырвался черный жеребец, поднялся на задние ноги, молотя по воздуху передними.

Сидящая на коне босоногая блондинка указала на меня, как это было и в прошлый вечер. Только на ее лице теперь не отражалась душевная боль — его перекосило от страха.

Как бы она ни боялась уйти на Другую сторону, в этом мире ей ничего не грозило. Поэтому я понял, что боится она за меня и пришла, с тем чтобы предупредить о нависшей надо мной угрозе, куда более конкретной и близкой, чем та, о которой говорили Генри Лоулэм и Паули Семпитерно.

Иссиня-черный жеребец опустился на все четыре ноги и беззвучно замахал хвостом, взгляд женщины сместился куда-то мне за спину. Ее лицо перекосило еще больше, теперь уже от отвращения, а не от страха, рот открылся в молчаливом крике ужаса.

Я оглянулся, но увидел только сухую, высотой по колено, траву, позолоченную утренним солнцем: цветом она теперь не отличалась от волос женщины, склон, полого спускающийся к северу, и первую дубовую рощу, в которой я забирался на стену.

Но я ощутил какое-то неприятное чувство, сродни тому, которое испытывает каждый из нас, обнаруживая в утренней почте письмо из департамента налогов и сборов. Возникла стопроцентная уверенность, что я увидел бы то, что видела женщина-призрак, если склонил голову под определенным углом, или надел очки с правильно подобранными линзами, или, всматриваясь в солнечный свет, сумел бы разглядеть сумерки, до которых оставались еще долгие часы.

Когда я повернулся к лошади и наезднице, они уже не возвышались надо мной. Находились в двадцати футах, на опушке рощи. Женщина смотрела на меня, подзывала взмахами правой руки, ее жесты и поза говорили о том, что времени терять нельзя.

Никто не знает лучше меня, что реальность куда более сложная, чем описывается нашими пятью чувствами. Наш мир, со всеми его тайнами, всего лишь луна в сравнении с куда большим и более загадочным невидимым миром, вращающаяся так близко к планете, что иногда они сталкиваются, не причиняя вреда друг другу, но вызывая странные эффекты.

Не решаясь тратить время на оглядывание, я побежал к жеребцу и наезднице.

Глава 12

Высокий потолок этого дубового кафедрального собора напоминал церковные окна, только с меньшим количеством цветного стекла и более темные, а солнечно-золотые и лиственно-зеленые свет и тени могли отдаленно напоминать райский пейзаж.

Петляя между высокими деревьями, черный жеребец практически растворялся в темноте, открывая свое местонахождение, лишь когда на него падал солнечный луч. Мне ориентиром служила наездница, которую я мог разглядеть без труда. Ее шелковая белая ночная рубашка ярко сверкала под солнцем и мягко светилась в темноте.

Я не знаю, почему тень и свет проявляются на призраках, соответственно, затемняя и открывая их, точно так же, как на живых людях и всех объектах этого мира. У призраков нет субстанции, чтобы отражать свет и создавать поверхность, на которую может упасть тень.

Психиатр скажет, что эта особенность призраков доказывает, что они не из Другого мира. Он может даже предположить, что эти призраки — психологический обман, и мне просто не хватает воображения, чтобы представить их нечувствительными к свету и тени, какими должны быть настоящие призраки, при условии, что они существуют.

Я иногда задаюсь вопросом, почему те, кто строит гипотезы о человеческом разуме, столь легко верят в существование того, что нельзя увидеть, измерить или надежным способом подтвердить их реальность, призраков, — это я об эго, бессознательном «я» — но, тем не менее, обзывают суеверными тех, кто верит, что у тела есть душа.

Женщина остановила жеребца под деревом. Когда я догнал ее, указала наверх, на разлапистые ветви дуба, определенно предлагая мне залезть на него.

Страх на ее лице — страх за меня — я отчетливо видел и здесь, в царстве переплетения света и теней.

Хотя в прошлом мне приходилось встречаться со злобными душами, которые иногда устраивали для меня полтергейст, швыряясь всем, от мебели до замороженных индеек, я не могу припомнить ни одной души, задержавшейся в этом мире после смерти тела, пытавшейся обмануть меня. Обман — эта та особенность человека, которая, похоже, остается с телом.

Убежденный, что женщина знает об ужасной угрозе, которая вот-вот обрушится на меня, я полез на дерево. Сначала по стволу до первой ветви, потом от ветви к ветви, так и поднялся до первой развилки в четырнадцати футах над землей.

Когда посмотрел вниз, увидел сквозь ветви и листву то место, где стояли жеребец и наездница. Они исчезли.

Разумеется, призраки свободны в выборе: могут оставаться, а могут и исчезнуть, и поскольку ни жеребец, ни женщина не говорили, они никак не могли сообщить о своих намерениях.

Сидя на первой развилке, я скоро начал ощущать себя дураком. Я — типичный представитель человечества, а потому кладезь глупости во мне бездонный, и меня постоянно тянет испить из него. Да, я еще не встречал душу, которая бы обманула меня, но это не означало, что таких душ нет и до конца моих дней ни одна из них так меня и не обманет.

Души мертвых, отказывающиеся покинуть этот мир, обычно не склонны к путешествиям, практически всегда остаются в том месте, где умерли. Они не могут отправиться в мультикомплекс, чтобы посмотреть последнюю голливудскую комедию дурных манер и насладиться тридцатидолларовым ведерком попкорна, поджаренным на рыбьем жире, соответствующем всем установленным государством стандартам. После долгих лет постоянного волнения о том, что их ждет на Другой стороне, после долгих лет цепляния за этот мир в надежде увидеть, как их убийцы понесут заслуженное наказание, они имеют право немного поразвлечься.

Я мог представить себе, как эти две души, женщины и коня, мчатся по Роузленду и весело смеются — пусть и беззвучно, — радуясь тому, как легко им удалось убедить простодушного Одда Томаса забраться на дерево и дрожать в ожидании появления несуществующего страшилы, тогда как на самом деле грозило мне только одно: птичка с верхней ветви могла накакать на меня.

А потом страшила появился.

Много страшил.

Первым признаком того, что я не жертва розыгрыша призраков, стал слабый, едкий запах, пробивающийся сквозь листву, добавившийся к ароматам коры, зеленых листьев и желудей, которые все еще висели на дереве.

Хотя не такой насыщенный, как в конюшне, запах озона казался здесь совершенно неуместным. Разумеется, на открытом воздухе им не могло пахнуть так же сильно, как в закрытом помещении. Но так же, как раньше, я не испытывал никаких сомнений в том, что запах этот — предвестник появления чего-то более странного и опасного, чем души мертвых.

Начавшееся изменение освещенности подтвердило мое предположение, что мне предстоит еще одна встреча с теми вонючими тварями, которые могли видеть в темноте. Золотистый утренний свет, сверкающий в зазорах между листьями, стал желто-оранжевым, словно его источник заметно сместился с востока на запад.