Книга Шестьдесят смертей в минуту - Андрей Троицкий

Здесь, возле закусочной «Ирис», на перекрестке двух самых оживленных улиц, жизнь била ключом: несколько посетителей пили пиво за столами, выставленными на улицу, слышались музыка, голоса завсегдатаев и гул поездов. Вокруг столиков в ожидании подачки крутился бродячий пес. Через улицу в магазине «Хозяйственные товары» уборщица ругалась с продавщицей. Окна магазина распахнуты настежь, поэтому образными оборотами речи могли наслаждаться все желающие.

От перекрестка до дачи, которую на лето снял Жора Тост, всего пять минут пешком. Нужно свернуть направо, подняться вверх по узкой улице, с обеих сторон огороженной глухими высокими заборами, и постучаться в калитку, проделанную в таком же высоком заборе. Правда, дверь никто не откроет, потому что в доме пока никого нет. Еще раз нарисовав в уме простенький маршрут от станции до съемной дачи, Девяткин сел на заднее сиденье машины.

– Пивка холодного хочется, – сказал сидевший рядом старший лейтенант Саша Лебедев. – Горло промочить. Разрешите кружечку?

– Даже не подъезжай ко мне с этими вопросами, – сурово нахмурился Девяткин.

Хотя, конечно, из любого правила бывают исключения, а кружка пива – это ерунда. Можно пойти навстречу лейтенанту, который, выслеживая Тоста, вторую ночь глотает уличную пыль и имеет право промочить горло.

– Ладно, иди, выпей, – сказал он Лебедеву. – Но только пару кружек, не больше. А то тебя быстро развезет с устатку.

– Спасибо, товарищ майор.

Саша вылез из машины и заспешил к закусочной. Сидевший рядом с водителем комендант дачного кооператива «Арфа» Сергей Игнатьев, бывший военный летчик, неодобрительно покачал головой.

– У нас в авиационном полку во время боевых действий за кружку пива летчика снимали с задания, – заметил он. – А потом на неделю отстраняли от полетов. Чтобы неповадно было за воротник заливать.

– Ну, у нас до боевых действий, надеюсь, не дойдет.

Девяткин опустил стекло и еще раз мысленно прокрутил рассказ коменданта.

Жора Тост покинул дом за час до приезда полицейских, в одиннадцать утра. Он ездит на синей иномарке, очень ухоженной, только номер заляпан грязью. Игнатьев – сосед Тоста. Со стороны улицы забор капитальный, а между участками невысокий штакетник, который запросто перепрыгнет подросток. От бдительного ока бывшего летчика Жоре спрятаться негде.

В полдень полицейские постучали в дом коменданта Игнатьева. Он вышел на порог, проверил документы гостей и рассказал, что последнюю неделю соседи, муж с женой, появляются здесь каждый день.

Супруга Тоста, или кем там она ему приходится, уехала в десять с четвертью. Вышла из калитки и зашагала к станции. Женщина никуда не спешила, до электрички оставалось полчаса, а ходу тут всего минут десять. Симпатичная особа, одевается скромно, но дорого, часики золотые и в ушах серьги с красными камушками. Так часто у них: дамочка уходит первая на электричку и возвращается под вечер. А Жора отчаливает ближе к полудню, обратно приезжает ближе к ночи.

Девяткин внимательно выслушал Игнатьева, задал несколько вопросов, поинтересовался, не может ли комендант посидеть с ним в машине. Впрочем, это только одно название: сидеть в машине. По существу, они находятся в засаде, дожидаются опасного бандита. Может статься, что бывшему летчику вспомнится интересный эпизод из жизни Тоста или что другое, полезное для них. Летчик заправил майку в фиолетовые подштанники, сверху надел линялую от времени форменную рубашку, брюки с тонкими лампасами.

Дальше потянулось ожидание. От нечего делать комендант рассказал, что в поселке живут в основном композиторы и музыканты. Контингент отборный. Бывший летчик оказался в этой компании, можно сказать, случайно: жена десять лет вела бухгалтерию московской консерватории. И выпросила эту дачу, то есть кусок земли, ползая на коленях перед директором и другим начальством, должностью поменьше.

– Тогда такие времена были: низко не поклонишься, ни шиша не получишь, – горестно вздохнул летчик.

Мысль о том, что жена, в ту пору молодая цветущая женщина, не только ползала на коленях в начальственных кабинетах, но и занималась другими делами, далекими от идеалов нравственности, до сих пор не давала покоя, занозой сидела в сердце.

– И сейчас так, – то ли в шутку, то ли всерьез ответил Девяткин. – Вот я полдня бандитов ловлю. А другую половину по кабинетам бегаю и ползаю. Все чего-то выпрашиваю, как нищий. Дайте людей, дайте технику… Или объясниловки пишу, почему Девяткин какую-то сволочь по морде ударил. Почему при задержании вооруженного преступника не произвел предупредительный выстрел в воздух, как положено по инструкции. Эх, хочется все бросить, снять дачу в вашем поселке и пожить хоть одно лето среди музыкантов и композиторов…

– Денег не хватит тут дачу снять. – Летчик был лишен чувства юмора и поэтому принял художественный треп майора за чистую монету.

– И я думаю, что не хватит, – улыбнулся Девяткин. – Вот и останусь на своем месте, а вы уж тут живите без меня. Хотя в этом нет ни капли справедливости.

Комендант выразил ему искреннее сочувствие и принялся рассказывать о даче, которую снял Тост. Дом сдавали на лето пенсионеры Шмаковы. По весне супруги уезжали в Одессу повидать дочь и внуков. Раньше три года подряд сдавали дом одной московской семье, очень приличным людям. Муж – человек солидный, писатель или какой-то там профессор. Все делал в блокноте заметки, часами бродил вдоль заднего забора и что-то бормотал себе под нос.

– За версту видно – ученый человек, – сказал Игнатьев. – А этим летом сдали дом этому самому Тосту. Хотя у него на лбу напечатано: бандит и сволочь. Видно, много денег отвалил проклятый уголовник.

Выговорившись, комендант умолк.

В разговор вступил Саша Лебедев, вернувшийся назад в самом добром настроении. Чтобы развлечь Игнатьева, он стал травить истории из жизни бандитов и убийц. А этих историй Саша помнил без счета.

Игнатьев слушал внимательно, выставляя вперед ухо, сглатывал слюну в тех местах, где дело касалось распутной жизни красивых женщин, проституток или «бескорыстных бандитских подруг», и неодобрительно качал головой, когда речь заходила о физическом насилии.

– А он не убийца, он просто жулик, который не сумел вовремя рассчитаться по долгам, – рассказывал Лебедев. – И его, разумеется…

– Убили? – перебил его Игнатьев.

– Конечно же нет. Его просто кастрировали садовыми ножницами. Мы прибываем на место, выбиваем дверь в дом. А в большой комнате он, совершенно голый, привязан к стулу. Кровищи вокруг – море. На полу, на стенах, даже на потолке. А он сидит так спокойно, а изо рта торчит… Что вы думаете?

– Половой орган?

– Половой орган на подоконнике валяется. А изо рта торчит сигарета. Он затягивается дымом, выплевывает окурок в кровавую лужу и говорит: «Ну и долго же вы ехали. Думал, уже не дождусь». И натурально вырубается, теряет сознание. И тут из соседней комнаты выскакивает амбал килограммов на сто тридцать с помповым ружьем. Из одежды на нем солдатская каска, бронежилет на голое тело и красные трусы. Я стреляю первым и промахиваюсь…