Книга Царица без трона - Елена Арсеньева

Но обратного пути уже не было: Олёна смерилаего непроницаемым взглядом, потом поднесла руки к голове и так постояланекоторое время. Руки ее были тонки, словно две обугленные веточки. Качнуласьнесколько раз, словно легкий порыв ветра был для нее непереносим, и сделалазнак монахине, стоявшей в почтительном отдалении. Та приблизилась. Олёна что-топроговорила слабым голосом, и монахиня обернулась к Борису:

– Велено твоим людям, государь, принестикакое ни есть бревно и положить его вот здесь, перед церковью.

Борис оглянулся. Семен Никитич, стоявший тутже и ловивший каждое слово юродивой и каждое движение брата, все понял и отошелк кучке слуг, собравшихся невдалеке. Тотчас двое или трое ринулись к грудебревен, сложенных шагах в двадцати и назначенных, очевидно, для постройки дома(стены уже начали вязать), взяли одно бревно и, поднеся к церкви, почтительно ибоязливо положили перед юродивой.

Олёна опять что-то едва слышно шепнула, амонахиня повторила громким голосом:

– Пусть все священники твои, государь,что задымили нас своими кадилами, приблизятся к бревну и кадят над ним.

Приказание было тотчас исполнено, хотя смыслаего никто не понимал. Борис исподтишка поглядывал на замершую юродивую, намонахиню, ожидавшую ее знака, на брата Семена, который отчего-то сделалсясмертельно бледен.

И вдруг словно бы чья-то ледяная рука прошласьпо спине Бориса Федоровича, и потом ему чудилось, будто он понял смыслпредсказания еще прежде, чем Олёна изрекла:

– Вот так же будешь ты лежать, недвижимсловно бревно, и твои священники будут кадить над тобой!

А потом она осела на землю, где стояла, иснова замерла безгласной, равнодушной ко всему кучей ветхого тряпья.

Май 1591 года, Углич, дворец царевича Димитрия

С самого начала мая царевич все прихварывал.Василиса Волохова прослышала, есть-де знатный знахарь, лечит всех и всевыздоравливают, – может, зазвать его на царский двор?

Марья Федоровна побоялась принять решениесама, стала советоваться с братьями. Михаил, он был попроще, говорил: отчего непозвать? Афанасий, осторожный хитрован, помалкивал, потом уклончиво проронил:«Опасаюсь я…»

Марья Федоровна понимающе кивнула: после тогокак они с царевичем отравились кислой капустой (то есть это так решили в концеконцов: мол, капуста забродила, а в щах не проварилась), Афанасий никак не могуспокоиться: во всех, даже незначительных хворях сестры и царевича виделдлинную руку проискливого Годунова. Уж береглись теперь так, что и сказатьнельзя: всякое стряпанье Афоня велел Михаилу отведывать, да и сам не упускалслучая пробу взять. А допусти в дом знахаря – за ним разве уследишь? Хорошо,если добрый человек, ну а как окажется в самом деле подсыл Годунова? С него, схитреца Бориски, всякое станется.

Сама Марья Федоровна от этих мыслей минутыпокоя не знала, с ними засыпала, с ними просыпалась, с ними вскакивала срединочи, бессонно глядя во тьму. Страшилась не только за невинного ребенка – и засебя, и за братьев. Долгие годы, проведенные в напряжении, не прошли для неедаром: на некогда прекрасном лице застыло выражение непреходящей тревоги,черные глаза глядели испуганно, словно высматривали приближение опасности.

Да, ей всюду виделась опасность. Но все-такиподступы настоящей беды она проглядела…

Началось с того, что по приказу Годунова(якобы по государеву, однако всяк знал, откуда ветер дует!) царевича Димитрия иМарью Федоровну запретили поминать в церквах при постоянных здравицах в честьгосударевой семьи. Все чаще распространялся слух, что угличский поселенецвообще не может притязать на престол: сын от седьмой жены не считается законнымребенком и наследником.

Нагие были оскорблены, однако что они моглиподелать? Обратиться к государю с челобитной? Но разве пробьется грамотка кФедору Ивановичу, минуя Бориску? Решили ждать удобного случая, а тем временем вУгличе появился дьяк Михаил Битяговский с сыном Данилою да племянником НикитойКачаловым.

Причина его приезда была вполне прилична:якобы хозяйством ведать. Марья Федоровна удивилась: нешто их хозяйство плохоблюдется? Видать, Битяговский думал, что плохо, иначе почему бы слонялсядень-деньской по всем закоулкам дворца, все вынюхивал и выглядывал? Какнаткнешься на него в темном коридоре – невольно за сердце схватишься. Рожа-то унего – словно бы и родного отца сейчас зарезал бы, сущий зверь! Да и сынок сплемянником таковы же.

Хуже всего, что с ними стала вести дружбуВасилиса Волохова. И сын ее Осип не отходил от Битяговских да Никиты Качалова.Раньше царица доверяла мамке безоговорочно, а теперь стала держатьсяотчужденно. Такое ощущение, что и Василиса норовит вызнать нечто тайное. Дачто, что она может вызнать? Ровно ничего!

И вот он настал – тот майский день. Царица с сыномкак раз воротилась от обедни. Сияло все вокруг, деревья зеленели небывало –очень уж теплым выдался май, птицы пели как ошалелые. Зелень, голубое небо,алая, словно огнем горящая, новая рубашечка царевича… Ожерелок [21] ее был расшит жемчугом.

Пришли во дворец. А надо сказать, что дворецэтот, снаружи красивый, словно пряник печатный, затейливо изукрашенныйбашенками да слюдяными разноцветными окошечками, изнутри был тесен, темен имрачноват. В горницах потолки низкие, окошки мало света пропускают.Неудивительно, что царевич снова запросился погулять. Марья Федоровна пыталасьего удержать: дескать, уже на стол накрывают, вот откушаешь – и гуляйсебе, – но в мальчишку словно бес вселился. Так всегда бывало, когдакто-то осмеливался ему перечить.

Марья Федоровна гладила его по голове,уговаривала, насыпала полные пригоршни орешков и уже почти успокоила, какпринесло Василису.

– А что день на дворе сияет! Что ребят надворе, царевич, милый! – запела сладким голосом, который с недавних порказался Марье Федоровне насквозь лживым. – Пойдем-ка погуляем до обеда,покажу, чем там забавляются.

И, даже не поглядев на царицу, словно той и небыло здесь, схватила Димитрия за руку и повела вон из горницы.

Того и вести не надо было! Мигом вырвал руку уВасилисы, стремглав слетел по лестнице – и тотчас со двора зазвенел его веселыйголос.

Марья Федоровна и не хотела, а улыбнулась:«Может, птицу какую ребята принесли? Ладно уж, пускай повеселится дитя». Ипочти в ту же минуту послышался крик няньки Арины. Отчаянный, пронзительный,душераздирающий!

Марья Федоровна помертвела и несколькомгновений не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой.