Книга Дочь Клеопатры - Мишель Моран

— Мы словно попали в дом купца, — шепнула я.

— Или крестьянина, — отозвался брат. — Где же у них мебель?

Впрочем, когда у самого триклиния раб торопливо вышел нам навстречу, я мельком заглянула за дверь — и поняла замысел Октавиана. Если там, где часто бывают посетители, была самая что ни на есть затрапезная обстановка, то в летней пиршественной комнате, куда разрешался доступ только приближенным особам, даже подставочки для яиц и кубки поблескивали серебром. С кушеток роскошными складками ниспадали яркие красно-коричневые шелка, а мраморный фонтан извергал ароматную лавандовую водичку. Одной стороной комната выходила в сад; на ветру колыхались длинные льняные занавески, сквозь которые просвечивало заходящее солнце.

— Перед людьми он прикидывается скромным, — неодобрительно произнесла я по-парфянски.

— А для приятелей закатывает царские пиры, — подхватил мой брат.

Номенклатор, как нас и предупреждали, громко объявлял имя каждого из прибывших. Когда наступила наша очередь, все повернули головы.

— Александр Гелиос и Клеопатра Селена, царевич и царевна Египта.

Послышался удивленный ропот, и гости принялись оживленно переговариваться.

— Идите за мной, — мягко сказала Октавия, отпустив Галлию в атрий, поужинать с хозяйскими рабами.

Пересекая комнату, я заметила, как из-за углового столика поднялась Юлия. Единственное дитя Октавиана, она ничем не напоминала его — видимо, унаследовала внешность от матери. Этим вечером на красавице была бледно-голубая туника.

— Марцелл! — Юлия улыбнулась, бросив в мою сторону холодный оценивающий взгляд. — Идем, — проворковала она и, вложив ему в руку изящную ладошку, повела нашего спутника прочь.

Я хотела пойти за ними, но Александр успел меня удержать.

— Мы сидим не с ними. Вот наше место.

Он указал на кушетку, где Цезарь что-то писал на свитке. Нам предстояло ужинать в обществе Юбы, Агриппы и Ливии.

— Вы почетные гости, — произнесла Октавия.

Ее брат наконец поднял глаза и вяло улыбнулся кончиками губ.

— Как мило, — сказал он, имея в виду наши новые одежды, и выпрямился; остальные за столиком тут же последовали его примеру. — Почти как римляне.

— Они и есть римляне, — уточнил Агриппа.

— Наполовину. Вторая-то половина греческая.

— Да, но сколь удивительное сочетание, — одобрительно проговорил Меценат.

Октавиан поднялся с места, и весь триклиний погрузился в молчание.

— Представляю вам отпрысков царицы Клеопатры и Марка Антония, — изрек Цезарь. — Селена и Александр проделали долгий путь из Египта, чтобы завтра принять участие в тройном триумфе, празднестве в честь моего успеха в Иллирии, выигранного сражения при Акции, а также в честь присоединения Египта.

Комната взорвалась громом аплодисментов. Нижняя губа предательски дрогнула, но я взяла себя в руки.

— А нынче вечером, — продолжал Октавиан, — будут проданы с торгов следующие трофеи.

Он щелкнул пальцами. Рабы поспешили вкатить в чертог двадцать покрытых тканью статуй. Некоторые отличались огромным размером, другие могли поместиться у меня на ладони. По комнате пробежал взволнованный шепоток.

— Ставки, как всегда, совершаются вслепую. — Цезарь коротко усмехнулся. — Приятного пира.

С этими словами он опустился за столик. Октавия подала нам знак полулечь на кушетки. Мы чувствовали себя ужасно неловко в таком положении. Юба даже ухмыльнулся мне через стол.

— Смотри-ка, настоящая римлянка. Надо сказать, туника тебе куда больше к лицу, чем хитон. Ты даже буллу надела.

Я сердито прищурилась.

— Это вещица Октавии.

— Тебе идет.

— Александр, Селена, — вмешалась Октавия, — вижу, вы уже знакомы с Юбой. Мецената, наверное, тоже помните. А это его жена Терентилла. Моя добрая подруга и большая любительница театров.

— Очень приятно, — улыбнулась та, о ком зашла речь, и я заметила ямочки у нее на щеках.

С первой минуты нашего появления ее супруг только и делал, что глазел на моего брата.

— А это историк Ливий и поэт Вергилий.

Других соседей за нашим столиком не было. Когда рабыни внесли большие серебряные чаши с едой, Октавия тихо шепнула:

— Gustatio.

Очевидно, так называлось первое блюдо, состоявшее из капусты в уксусе, улиток, цикорного салата, аспарагуса, моллюсков и больших красных крабов. Каждый из присутствующих накладывал себе из чаши, стоявшей посередине, чего и сколько пожелает. К счастью, здесь, как у нас на родине, были в ходу салфетки и даже ложки с заточенными концами, которые можно использовать вместо ножей. Я выбрала несколько моллюсков, а съев их, задумалась, как поступить с пустыми ракушками. Тут Агриппа бросил свои прямо на пол, и мой брат беззаботно последовал его примеру.

— Александр! — прошипела я.

— А что? Все так делают! — виновато ответил он.

— Кто это будет убирать?

Александр нахмурился.

— Ну, рабы.

Сама Октавия ловким движением кисти смахнула крабьи панцири на мраморные плиты, расспрашивая Терентиллу о представлениях, которые пропустил Октавиан за время своего отсутствия. Мы узнали о пьесе, во время которой актрисы разделись на сцене донага, и еще об одной, во время которой все зрители поднялись и ушли, не выдержав отвратительной игры труппы.

Когда наступило время второго блюда, брат восторженно зашептал:

— Смотри!

Рабыни с большими тарелками первым делом приблизились к нашему столику. От разнообразия поданного мяса растерялся бы даже наш папа. Жареный гусь под миндальным соусом, страусы с дамасским черносливом, павлин, украшенный собственными перьями… При виде дроздов под хрустящей медовой корочкой у брата округлились глаза.

— Можно подумать, что ты никогда не ел, — проворчала я.

— Но я же расту.

— Куда? Решил стать похожим на деда?

В предсмертные годы дедушку разнесло до размеров быка.

Пока рабы наполняли наши кубки, Октавиан что-то зашептал Терентилле на ушко. Та зарумянилась, хихикнула, и они многозначительно посмотрели друг другу в глаза. «Может, поэтому Ливия никак не родит ему сына», — подумала я и услышала:

— Хочешь полюбоваться, что угодило мне в руки за время странствий?

На щеках Терентиллы вновь появились ямочки. Стоило ей кивнуть, как Цезарь прищелкнул пальцами.

— Подай-ка сюда египетский ларец, — велел он застывшему рядом рабу. — Неси сюда.

Казалось, Октавиан уже закончил трапезу, а между тем он съел всего лишь несколько оливок с хлебом. Как только перед ним на столе водрузили ларец, жена Мецената захлопала в ладоши от радости.