Книга Завещание Аввакума - Николай Свечин

Благово с приставом Львовым стояли на крыльце Макарьевской части и о чем-то взволнованно разговаривали; вокруг них, словно пчелы, сновали городовые, которым раздали винтовки. К подъезду съезжались полицейские «линейки»; суровый Каргер в черезплечной портупее, с револьвером в огромной кобуре и саблей на боку ходил по тротуару и кричал:

— Где эти чертовы казаки? Сейчас без них пойдем!

Появление Лыкова и Буффало враз остановило эту круговерть. Все замерли и уставились на них, как на пришельцев с того света. Алексей из последних сил по-молодецки взбежал на крыльцо и сбросил с плеча труп под ноги начальству.

Благово быстро присел, перевернул тело лицом вверх и несколько секунд внимательно его рассматривал. Потрогал пальцем шрам на скуле — не приклеен ли (такие случаи бывали). Потом встал и, ни к кому особенно не обращаясь, сказал, скрывая волнение:

— Это Осип Лякин.

Только тут все, как по команде, бросились к Алексею и Буффало, начали их обнимать, жать руки, хлопать по спине, кричать какие-то радостные слова. Благово первый обхватил Алексея как медведь, молча подержал так несколько секунд и быстро отошел, и Алексей с удивлением и каким-то умилением увидел, что тот незаметно вытирает слезы обеими руками.

Подбежал Каргер, тоже обнял Лыкова, потом перекрестил и трижды расцеловал.

— Молодец, Лыков! Представим, непременно представим! А мы тут чуть войной не пошли…

Из темноты раздался звон множества копыт, и к Макарьевской части подскакала полусотня казаков с разгоряченным офицером во главе.

— Ваше превосходительство!..

Каргер властным жестом остановил доклад и сказал громко, на всю Главную площадь:

— Отдыхайте, подъесаул. Пока вы собирались, мои люди уже все сделали.

Городовые, непривычно воинственные из-за винтовок, дружно загоготали; следом за ними звонко засмеялся Благово, по-кавалерийски раскатисто — Львов, и последними, глядя на всеобщее веселье, присоединились к нему Алексей и Буффало. Подъесаул молча сконфуженно козырнул и столь же быстро, как появился, исчез со своей командой в темноте.

Так они все, несколько десятков людей в полицейской форме и без оной, стояли и радостно, громко и беззаботно смеялись посреди ночи. А потом сверху, где находился пожарный пост, вдруг раздались резкие удары сигнального колокола, а затем крик:

— Пожар на Самокатах! Третий нумер!

Третий номер — значит, уже появилось открытое пламя. Пожар на ярмарке — страшное дело! В 1857 году сгорели более ста зданий, включая цирк и театр; ладно, это было осенью, а не во время торга. А в пятьдесят девятом! А в шестьдесят четвертом — и вспоминать страшно, две трети ярмарки выгорело…

Из флигеля выскочил бранд-майор Морошкин в медной каске и крагах; раскрылись ворота, и вылетели на крепких пожарных конях все три «машины», облепленные ствольщиками и топорниками, следом — телега с баграми.

Благово глянул на Буффало:

— Вы там ничего такого не делали?

— «Такого» — нет. Зашибли, правда, еще двоих, но уходили тихо и спичек не жгли.

— Павел Афанасьевич, а ведь, пожалуй, это и впрямь у Кузнецова! — вытянув шею, выкрикнул Лыков. — Значит, уголовные следы заметают. Вот сволочи, всех спалят!

И они, во главе с Каргером, помчались следом за пожарными.

Морошкин превзошел в эту ночь сам себя: пылающий уже как факел трактир сумели затушить водой из Мещерского озера, составив «кишки» в сорок саженей, отстояли и соседние строения. Две трети кузнецовского трактира все же выгорели. Полицейские до утра рылись в дымящихся развалинах, вытащив более двадцати обгоревших трупов, большей частью пьяных из номеров в обнимку с сильфидами, задохнувшихся от дыма и не сумевших вовремя проснуться. Нашли также тело перса-душителя с тремя пулями в груди, и в подвале — мужика в кожаном фартуке и самого хозяина заведения, знаменитого в уголовном мире Кузнецова. О происхождении этих трех тел Лыкову пришлось уже утром писать рапорт.

Глава 12

Благово

Большая Покровская улица.

В восьмом часу утра Благово возвращался к себе домой сменить рубашку, изрядно пострадавшую при обыске на свежем пепелище. Настроение у него было — лучше некуда, давно такого не случалось. Граф Игнатьев, видно, знал какое-то волшебное слово в Петербурге. Во всяком случае, ночью пришла шифрованная телеграмма от министра, утвердившего все ходатайства генерал-губернатора. Кроме новых чина и должности, Благово получил еще, неожиданно для себя, орден Святой Анны 2 степени «по совокупности заслуг». Он подозревал, что и этим обязан хитроумному графу, старавшемуся, по-видимому, возвысить полезного ему подчиненного.

Помимо прибавки жалования в две тысячи рублей, новоиспеченный начальник нижегородской сыскной полиции получал дополнительно казенные квартиру и дрова. Бездельник Лукашевич, шляясь по заграницам, квартиру оставил за собой, и Благово приходилось снимать жилье в доходном доме Пальцевых на Большой Покровке за немалые деньги. Теперь было особенно приятно ехать и обдумывать, какую следует прикупить мебель, где ее поставить, что из книг он теперь сможет приобрести. Мальков бы еще запустить во все пять прудов, в родовом имении Чиргуши…

Павел Афанасьевич Благово, столбовой дворянин, сын небедных родителей (до 1861 года — триста душ в Ардатовском уезде и четыреста в Лукояновском), закончил Морской корпус и весело служил на Балтике, на пароходофрегате «Мономах», не зная бед. Море он любил, товарищи его уважали, начальство в целом благоволило. Жизнь двадцатишестилетнего лейтенанта изменилась в одночасье.

У них на корабле служил мичман, одногодок Павла Афанасьевича, у которого как-то не задались отношения с товарищами. Мичман Редигер был из лифляндцев, русских недолюбливал, команду своего плутонга не мордовал, денег никому в долг не поверял. Но служил исправно, его батарея была лучшей на фрегате.

Офицеры часто между собой довольно зло посмеивались над Редигером; особенно усердствовал лейтенант Плавский, любимец капитана и старшего офицера. Уже дважды Редигер резко отвечал на его колкости, дважды кают-компания с трудом разводила едва не назначенную дуэль. Ситуация понемногу накалялась, но начальство ничего не предпринимало, будучи явно и всецело на стороне русского лейтенанта.

Однажды утром Плавский неожиданно попросил всех свободных от вахты офицеров срочно собраться в кают-компании, выгнал из нее вестовых, запер изнутри дверь и публично обвинил Редигера в воровстве! По его словам, мичман вчера вечером после карт украл у него из кармана кителя портмоне с вензелем «МП» («Михаил Плавский»), в котором лежали триста рублей только что выигранных денег. Плавский хватился их перед сном, стал искать, потом вспомнил, что китель его висел на стуле у ломберного столика и был момент, когда в каюте Редигер на несколько минут оставался один. Больше никто украсть деньги не мог.