Книга Три секунды - Берге Хелльстрем

Гренс забрался на заднее сиденье.

— Арланда.

— В смысле?

— Мне надо в Арланду.

— Это же не такси. У меня дежурство заканчивается через пятнадцать минут.

— Значит, поставь мигалку. Будет быстрее.

Гренс откинулся назад; машина ехала на север, приближаясь к Норртуллу и магистрали Е 4. Кто ты? Наушники на голове, надо успеть еще не раз прокрутить запись, прежде чем машина остановится перед международным терминалом. Что ты там делал? Гренс направлялся к человеку, больше его знавшему о том, в чью голову вошла свинцово-титановая пуля; комиссар не вернется домой, пока не узнает о нем хоть что-нибудь. Где ты теперь?

Пластиковый пакет медленно покачивался между рулем и боковым окошком.

…В половине двенадцатого утра Пит Хоффманн покинул «пятерку» — квартиру, откуда выселили жильцов и куда можно было попасть с двух улиц. Он чувствовал возбуждение: выстрел на Вестманнагатан — и прорыв в «Войтеке», доверие или потенциальный смертный приговор, остаться или бежать. Когда он закрывал калитку во внутреннем дворе, зазвонил телефон. Звонили из детского сада — у обоих малышей температура, они все красные, лежат на диване и ждут, когда их заберут домой. Хоффманн поехал прямиком в Эншедедален, в детский сад Хагтурнсгорден, забрал детей, горячих и вялых, и отправился домой, в Эншеде.

Сейчас он на полиэтиленовый пакет, на лежащую в нем клетчатую серо-белую рубашку, забрызганную кровью и ошметками человеческого тела.

А тогда он уложил мальчишек в кроватки, и они уснули, в обнимку каждый со своим непрочитанным детским журналом. Потом позвонил Софье, обещал пока побыть дома, и она поцеловала трубку — дважды, всегда четное число.

Сквозь ветровое стекло видны часы над входом в магазин. Еще шесть минут. Он обернулся — мальчики притихли, с блестящими глазами, вялые, Расмус почти лежит на заднем сиденье.

Он помнит, как ходил туда-сюда по неспящему дому, время от времени поглаживая горящие от жара щеки малышей и понимая, что выбора нет. Флакон жаропонижающего стоял на боковой полке холодильника, и оба получили по двойной порции из прохладной столовой ложки, несмотря на протестующие крики, что микстура — гадость и что они лучше будут болеть. Потом он отнес мальчишек в машину и короткой дорогой поехал в Слюссен и Сёдермальм; там он припарковался в двухстах метрах от ворот на улице Хёкенс-гата.

Расмус окончательно улегся на сиденье, Хуго наполовину лежал на Расмусе. Их пылающие щеки были теперь не такими красными — альведон подействовал.

Хоффманн ощутил в душе нечто, что, вероятно, было стыдом.

Простите меня. Вы не должны быть здесь.

Когда его только-только завербовали, он пообещал себе, что никогда не подвергнет опасности тех, кого любит. Теперешний случай был первым и единственным. Это не повторится. Однажды, несколько лет назад, случилось нечто подобное — в один прекрасный день к ним в дверь постучали, и Софья пригласила двух гостей выпить кофе. Веселая и любезная, она понятия не имела, кому подает чашки — второму заместителю и четвертому человеку в иерархии, те решили получше присмотреться к тому, кто пошел на повышение. Хоффманн потом объяснил, что эти двое — его клиенты, и Софья поверила. Она всегда ему верила.

Еще две минуты.

Пит нагнулся и поцеловал уже не такие горячие лобики, объяснил малышам, что им придется побыть одним, но совсем недолго; обещайте, что станете сидеть смирно, как большие мальчики.

Он запер машину и вошел в подъезд с табличкой «Хёкенс-гата, 1».

За двадцать минут до этого Эрик вошел в подъезд дома номер пятнадцать по Йотгатан и теперь смотрел на своего гостя из окна третьего этажа; он всегда наблюдал за Паулой, когда тот пересекал внутренний двор.

Место встречи — «четверка», четырнадцать ноль-ноль.

Квартира, временно покинутая жильцами, красивое жилище в центре города. Ее, одно из шести мест встречи, ремонтировали уже несколько месяцев. Вверх по трем лестничным пролетам, дверь с почтовым ящиком, на котором значится «Линдстрём»; Хоффманн кивнул Эрику, протянул пакет, который до этого лежал в одном из запертых оружейных шкафчиков и содержал в себе рубашку с пятнами крови и следами пороха, что была на Мариуше двадцать четыре часа назад, — и заторопился назад, к детям.

Алюминиевые ступеньки трапа, ведущие из самолета компании «Скандинавские авиалинии» на посадочную полосу Каструпа, оказались слишком низкими, если наступать на каждую, и слишком высокими, если шагать через одну. Эверт Гренс посмотрел на своих попутчиков. У них была та же проблема — они неровными шагами спускались к небольшому автобусу, которому предстояло отвезти их к зданию терминала. У последней ступеньки Гренс подождал белую машину с синей полосой и надписью «POLITI».[21]За рулем сидел молодой человек в форме вроде той, какую носят шведские ассистенты полиции. Меньше часа назад он остановил машину недалеко от зала вылетов аэропорта Арланда. А теперь выскочил из машины, распахнул заднюю дверь и козырнул шведскому комиссару уголовной полиции. Отдал честь. Как давно это было. Так сам Гренс козырял своему начальству в шестидесятые годы. Так никто больше уже не делал, когда он сам стал начальником. Гренса это устраивало — не любил он этих жестов подчинения.

Сзади в машине кто-то сидел. Мужчина лет сорока, в гражданском, очень похожий на Свена — типаж «приятный полицейский».

— Якуб Андерсен.

Гренс улыбнулся.

— Вы сказали, что из вашего кабинета видно Лангебру?

— Добро пожаловать.

Через четыреста метров машина остановилась возле средней двери терминала, и они все вместе отправились в отдел полиции аэропорта. Гренсу уже случалось бывать здесь; он отыскал в глубине переговорную комнату с кофе и маслянистыми венскими булочками.

Значит, прислали машину. Зарезервировали переговорную в местном участке. Приготовили кофе с булочками.

Гренс наблюдал за своими датскими коллегами, которые искали пластиковые стаканчики и сахар.

На душе полегчало. Явная враждебность, глухое сопротивление совместной работе словно бы улетучились.

Якуб Андерсен вытер о штаны пальцы, липкие после бумаги, в которую была завернута булочка, и выложил на середину стола фотографию формата А-4. Сильно увеличенную цветную копию. Гренс внимательно посмотрел на изображение. Мужчина лет тридцати-сорока, с ежиком светлых волос и крупными чертами лица.

— Карстен.

В морге Людвиг Эррфорс описывал мужчину североевропейской внешности, который, судя по тому, как его оперировали и как ему лечили зубы, родился и вырос в Швеции.

— У нас другая система. Мужские кодовые имена для информаторов-мужчин, женские кодовые имена — для информаторов-женщин. Зачем заморачиваться?