Книга Картель правосудия - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Капитан досадливо поморщился.
– Будем надеяться на лучшее, – отрезал он. – А сейчас Федор укомплектует вас электроникой.
Федор бережно извлек из металлической коробочки крошечного «жучка» и приколол его к воротнику Катиной шубы:
– Устройство включается на звук голоса. Дальность действия до полутора километров.
– В этой сумке деньги. – Лихачев подал сумку Кате. – Вернее, не деньги, а имитация, кукла, короче говоря. Ровно шестьдесят пачек.
– А если они будут пересчитывать? – испуганно спросила она.
– Не успеют. Мы их раньше возьмем.
Они кружили и кружили по перелескам, разъезжались и встречались с грязновской «Нивой», вылезали на мороз размять ноги и, щурясь, разглядывали безжизненные как будто пространства. На Турецкого напялили общеупотребительные валенки и полушубок.
Качка и лютый холод часам к трем дня сделали свое дело, и лица бравых охотников к концу дня приобрели землистый оттенок. А стекла машин, напротив, немного оттаяли на солнце.
Наконец обе машины разом остановились надолго – у опушки со столбом. Слава выдал своему приятелю ведомственный «калашников»:
– Ставь его на одиночный выстрел.
Турецкий, с невольной завистью глянув на снаряжение своих спутников, критически осмотрел свое.
След кабана нашли быстро, причем крупного. Но опытному егерю Колчанову что-то явно не давало покоя. Он убежал глубоко в лес и, вернувшись, сообщил:
– Волки. Трое и один. Утром зашли.
– А как же кабан? – удивился Турецкий.
На него замахали руками: ты что, дескать, не понимаешь, нельзя упускать такой случай, тем более рядом заповедник, есть серьезная опасность, что «серые» уйдут туда «резать» живность.
– А волки дорог разве не боятся?
– Они и по дороге любят прямо идти.
Денис, Мишка Колчанов и Турецкий рванули на джипе вокруг леска обрезать зверю путь. Грязнов на своей «Ниве» остался ждать у опушки.
– Ну как, Сашка, – весело закричал им вслед Грязнов, – уже почувствовал кайф?
Турецкий нехотя разлепил губы:
– Почувствовал. Охота – пуще неволи.
Остановились. Колчанов стал расставлять своих спутников «на номера». Турецкий был прикреплен к гигантской осине в полтора обхвата. Денис пошел в загон, в овраг.
Сам Колчанов остался у замерзшего русла ручья и ракиты. Время от времени он давал по радиопередатчику команду, и охотники добросовестно по очереди издавали длинные воинственные крики. Волк должен был подняться.
Турецкий подумал и засек время.
Морозец стоял градусов пятнадцать. Колчанов по егерской привычке считал куропаток…
Прошло ровно три часа. Валенки были мокрые насквозь. Турецкий подумал, что, кажется, заболевает.
Никакой волк на них так и не вышел. Колчанов честно взял вину на себя, предположив, где именно волк прошел сквозь их стройные ряды. А может быть, вообще не поднялся на крики и залег. Пора было разряжать ружья.
Турецкий подумал, что, вопреки байкам, охотники, оказывается, довольно честный народ. И совсем не завиральный.
Вечером закоренелый холостяк Слава ловко поджарил свежее мясо. Денис не слишком умело сварил картошку. Остальные скромно достали из сумок копченое сало, соленые огурцы, серый крестьянский хлеб и литр водки на троих, так чтобы разговеться.
Приняв «на грудь» сто пятьдесят «зубровки», егерь Колчанов просвещал своих гостей:
– Все знают, что во главе стаи стоит вожак. И очень мало кто – что это вовсе не самец, а матерая сука. Потому как у волков – матриархат. А вот ейный муж, суки, значит, – это уже авторитет номер два. А рядовые члены стаи – это уже их щенки, переярки (это которые от прошлого года) и прибылые (только молодняк). Вся эта свора каждый божий день патрулирует свою территорию, проходя в поисках жратвы до ста километров. Не слабо? А чего мелочиться. Матерый волчина запросто завалит самого крупного лося. И знаете, как он это делает?
– Известно как, – заявил Грязнов. – На всех картинках это рисуют. Вцепляется волк животному в шею или в ногу и висит себе потихонечку.
– Ни фига подобного. Примерившись хорошенько, намертво вцепляется клыками, значит, в это самое место. В промежность то есть. Упирается всеми четырьмя лапами и вырывает оттудова кусман мяса. И все. Лосю хана.
Еще через сто пятьдесят Колчанов довольно смачно продолжал:
– Это был здоровенный лосина, мать его. А лосина, это, я вам скажу, не лососина. И что вы думаете? Слава Аллаху, я с не наветренной стороны его пас, было время прицелиться. И – бах! – с одного выстрела завалил сохатого. Здоровенный – жуткое дело. Ну, отрезал я от него одну ляжку, завалил себе на плечо, иду дальше. Километров пять протопал, вдруг хруст. Выглядываю из-за куста – сохатый. Срываю винтовку и, почти не успевая прицелиться – бах! – не поверите, тоже с одного выстрела завалил другого сохатого. Подхожу к нему, глядь, а он – еще больше первого. Что же делать-то?! Отрезаю и от этого ляжку и заваливаю себе на другое плечо. Тяжело – страшное дело. Ну топаю, значит, кое-как дальше… Черт, во рту пересохло. Налейте махануть, мужики. – Он опрокинул в себя полстакана и зажмурился. Ловко подхватил двумя пальцами кусок горячего мяса и отправил его вслед за водкой.
Остальные, затаив дыхание, слушали эти охотничьи подвиги и звуки проваливающегося куска кабанятины.
Наконец рассказчик удовлетворенно отрыгнул, запил это дело холодной водой и слегка обвел присутствующих осоловелым взглядом:
– Так на чем я остановился?
– Дак ведь, – взволнованно подсказал Денис, – две ляжки у вас на плечах!
Остальные присутствующие подтверждающе закивали.
– А… две ляжки, да? Да-да-да, – спохватился бывалый охотник. – Значит, гляжу я – две ляжки у меня на плечах. Ну, и тут я ей как засадил!
…В восемь утра на ногах были уже все, кроме Колчанова, которому дали отоспаться после ратных подвигов.
Грязнов с племянником решили устроить гонки на своих машинах через заснеженное двухкилометровое поле до давешнего столба у опушки, куда, на воображаемую финишную прямую, в качестве арбитра послали Турецкого. И сам не зная зачем, забросив «калашникова» за спину, он потопал к опушке.
Отмахал с полчаса, но не дошел еще до столба метров тридцати, как услышал далеко позади рев моторов. Нетерпеливые родственники, не прогрев как следует двигатели, уже взяли старт. Денис на своем «форде» сделал это легко и красиво, а вот у Славы сразу же что-то не заладилось. Впрочем, племянник держался великодушно и не разгонялся слишком быстро. С другой стороны, на таком поле больше восьмидесяти километров в час, даже при всем желании, сделать было нельзя.