Книга Добрый друг Декстер - Джеффри Линдсей

— Декстер — своего рода психолог-любитель и обожает составлять психологические портреты, — пояснила Дебора.

Кайл сидел неподвижно, и я начал даже беспокоиться, не уснул ли он там, за своими солнцезащитными очками.

— Хм-м… — произнес он наконец, а затем, откинувшись на спинку стула, спросил: — И что же вы думаете, Декстер, об этом парне?

— О, пока можно говорить лишь о самом основном. Это человек с прекрасным медицинским образованием и большим опытом в секретных операциях. У него поехала крыша, и он решил выступить с заявлением. Желает сообщить нечто имеющее отношение к Центральной Америке. Скорее всего он это повторит, но не потому, что чувствует себя обязанным, а чтобы добиться максимального результата. Его нельзя считать обычным серийным… В чем дело?

Кайл, утратив свою благодушную улыбку, выпрямил спину и крепко сжал кулаки.

— Что вы имели в виду, упомянув Центральную Америку?

Я не сомневался: он знает, что я имею в виду, но решил, что упоминание об Эль-Сальвадоре будет явным перебором. Назвав страну, я потерял бы образ аналитика-любителя, для которого составление психологического портрета не более чем хобби. Я явился в «Азул» главным образом для того, чтобы выяснить как можно больше о Доуксе, и если взглянуть на дебют, то, должен признать, выглядело это слишком очевидно. Но моя задумка сработала.

— А что? — спросил я. — Неужели я ошибся?

Годы тренировок имитации человеческого выражения лица не прошли даром. Я прекрасно сумел придать своей физиономии выражение невинного любопытства. Кайл, видимо, не мог решить, так ли это на самом деле. Он немного поиграл желваками и разжал кулаки.

— Мне следовало тебя предупредить, — произнесла Дебора. — Декстер в этом деле дьявольски хорош.

Чатски глубоко вздохнул и покачал головой.

— Да-а… — протянул он и с усилием откинулся на спинку стула, снова натянув на физиономию благодушную улыбку. — Отличная работа, дружище. Как вы к этому пришли?

— Откровенно говоря, не знаю, — скромно потупился я. — Просто это показалось мне само собой разумеющимся. Труднее всего определить, какую роль в деле сыграл сержант Доукс.

— Великий Иисусе! — воскликнул Кайл и снова сжал кулаки.

Дебора посмотрела на меня и рассмеялась. Это был не тот смех, каким она одарила Кайла, но я обрадовался, поскольку теперь она сможет вспомнить, что мы играем в одной команде.

— Я же сказала тебе, что он в этом деле очень хорош.

— Великий Иисусе, — повторил Кайл, двигая указательным пальцем так, словно нажимал на невидимый спусковой крючок. Затем, обратив свои темные очки на Дебору, сказал: — Ты права. — Он насупившись пялился на меня с таким видом, точно ожидал, что я вот-вот кинусь наутек или заговорю по-арабски. Не дождавшись ни того, ни другого, кивнул и спросил: — При чем здесь сержант Доукс?

— Ты же не пытаешься утопить сержанта Доукса в дерьме? — спросила Дебора.

— В конференц-зале капитана Мэттьюза, когда Кайл впервые увидел сержанта, у меня возникло впечатление, что они узнали друг друга.

— Я не заметила, — нахмурилась Дебора.

— Ты занималась тем, что краснела, — усмехнулся я, и она опять залилась краской, цвет которой показался мне чрезмерно густым. — Кроме того, Доукс был единственным, кто знал, кому следует звонить, увидев подобное преступление.

— Доуксу действительно кое-что известно, — признался Чатски. — Благодаря военной службе.

— Что именно? — спросил я.

Чатски одарил меня долгим взглядом, или, если быть точным, это сделали его солнцезащитные очки. Он постукивал по столу пальцем, и солнце сверкало в большом бриллианте идиотского перстня. Когда Чатски снова заговорил, мне показалось, что температура за нашим столом упала по меньшей мере на десять градусов.

— Приятель, — произнес он, — я не хочу причинять тебе неприятностей, но ты должен оставить это дело. Отойти в сторону. Найди себе другое хобби. Если ты этого не сделаешь, то окажешься в дерьме, и тебя сольют в унитаз.

Прежде чем я успел придумать какой-нибудь блестящий ответ, у локтя Кайла возник официант. Темные очки Чатски продолжали смотреть на меня. Затем они взглянули на официанта, и их владелец сказал, передавая официанту меня:

— А буйабес тут действительно хорош.

Дебора исчезла до конца недели, что отрицательно сказалось на моей самооценке, поскольку, как ни ужасно это признавать, без ее помощи я оказался в тупике. Я никак не мог выдумать план, с помощью которого можно было бы отправить Доукса в сточную канаву. Сержант постоянно находился рядом. Он торчал в машине под деревом напротив моего дома и следовал за мной до жилища Риты. Мой некогда гордый ум ловил себя за хвост, но не мог схватить ничего, кроме воздуха.

Я чувствовал, как Темный Пассажир сердится, хнычет и пытается выбраться, чтобы сесть за руль, но Доукс продолжал пялиться на меня из-за ветрового стекла, и мне не оставалось ничего, кроме как тянуться за очередной банкой пива. Я очень долго и упорно трудился над созданием образа маленького человека, и у меня не было ни малейшего желания разрушать этот имидж. Мы с Пассажиром могли еще немного подождать. Гарри приучил меня к дисциплине, которая теперь должна была мне помочь дожить до более счастливых дней.

— Терпение, — сказал Гарри и сделал паузу, чтобы откашляться в свежую бумажную салфетку. — Быть терпеливым важнее, чем быть умным, Декс. Ты уже достаточно умен.

— Спасибо, — вежливо произнес я, хотя чувствовал себя не очень комфортно, сидя в больничной палате рядом с Гарри. Запах лекарств и антисептиков в сочетании с ароматом мочи, атмосфера подавленных страданий и клинической смерти порождали у меня желание оказаться в любом ином месте. Как юный, еще не оперившийся монстр, я никогда не задавался вопросом, не желал ли того же и Гарри.

— А в твоем случае ты должен быть особенно терпеливым, потому что станешь считать, что очень умен, и можешь остаться безнаказанным, — продолжил он. — Но у тебя не получится. Этого не сможет никто. — Гарри снова взял паузу, чтобы откашляться. На сей раз он кашлял дольше и сильнее.

Наблюдать своего приемного отца — непобедимого, суперкопа Гарри — трясущимся, с краснеющим лицом и слезящимися от напряжения глазами было невыносимо. Его вид заставил меня отвести глаза. Когда я снова перевел на него взгляд, он уже внимательно смотрел на меня.

— Я знаю тебя, Декстер. Знаю лучше, чем ты сам знаешь себя. — И в это легко было поверить, пока он не добавил: — В глубине души ты хороший парень.

— А вот и нет, — возразил я, думая о тех замечательных вещах, которые мне пока не разрешал и делать; и даже простое размышление о подобных поступках исключало всякие ассоциации с хорошим человеком. Кроме того, большинство числившихся хорошими парнями угрястых, с бунтующими гормонами подростков моего возраста походили на меня не больше, чем орангутанги. Но Гарри моих возражений все равно не услышал бы.