Книга Девственная селедка - Екатерина Вильмонт

Наконец, мы уехали. Вещей у нас было совсем немного, и денегнам поменяли по триста марок на душу. Но с ним мне все казалось ерундой. Новаяжизнь в Западной Германии! В кино показывали тогда фильм «Замужество МарииБраун». А Иваныч, едва наш поезд пересек границу между ГДР и ФРГ и всебесконечные досмотры остались позади, вдруг сказал:

– Ну вот, теперь начинается новая, совсем другаяистория под названием «Замужество и новая жизнь Лали Браун».

В Мюнхене на вокзале нас встретили двое – дядя ИванычаГюнтер Браун с женой Габи. Они никогда прежде друг друга не видели. Встреча быластранная.

Они пожали друг другу руки. Заговорили по-немецки. Я понялатолько одно слово «гратулирен», значит, дядя поздравил Иваныча. А еще Иванычсказал: «майне фрау», что значит «моя жена». Габи смотрела на нас с некоторойбрезгливостью, как на грязных дикарей. Было очень неприятно. Потом Гюнтер взялодин чемодан и мы пошли к машине. Я совершенно обалдела от этого вокзала, отнарядных киосков, оттого, что кругом все говорили по-немецки.

Я плохо, совсем плохо помню первые два месяца. Мы поселилисьв крохотной квартирке, которую нашел для нас Гюнтер. Кажется, Иваныч получалкакое-то пособие, я ходила на курсы немецкого, мы каким-то образом избежали такназываемых «общежитий» для новых иммигрантов. Но меня вдруг охватила жуткаятоска, я пыталась скрывать все от Иваныча, но мне это давалось с таким трудом,что я впала в настоящую депрессию. Я безумно боялась родов, хотя врачиговорили, что и я и ребенок вполне здоровы. Иваныч устроился на работу вкакую-то строительную фирму, правда, с испытательным сроком. Ни о каких мостахпока и речи не было. Но он был полон оптимизма. Пока он работал, я боялась дажевыходить из дому. Схватки начались в его отсутствие. Я испугалась, началаметаться, но боль вдруг успокоилась… Ничего, может, обойдется… Но тут отошливоды… Я позвонила ему на работу.

– Иваныч, началось…

– Я сейчас! – крикнул он.

Не знаю, сколько времени прошло, появились какие-то люди вбелом, они что-то спрашивали, я ничего не понимала, только плакала, дажекричать боялась. Но тут вбежал Иваныч, взял меня на руки и отнес в машину.

Роды были долгими, мучительными, но сына своего я увиделатолько через полгода. После родов я ослепла. «Истерическая амблио-пия» –сказали врачи. Бедный, бедный Иваныч, как же туго ему пришлось! Крохотныйребенок, слепая жена, которая день и ночь льет слезы… Конечно, и молокопропало. Врачи говорили, что слепота должна пройти, но она не проходила.

– Иваныч, миленький, прости меня…

– Дурочка, ты ж не виновата…

– А расскажи, какой Петька…

– Петька? Красавец! Здоровенный, толстый, аппетит будьздоров!

Чтобы иметь возможность работать, Иваныч нашел русскуюстарушку Евдокию Сергеевну, которая жила неподалеку и приходила мне помогать.Испытательный срок он выдержал, его взяли на постоянную работу и платили оченьнедурную зарплату. Евдокия Сергеевна стала моим спасением.

– Что ж это ты сидишь, а? Ребеночка обиходить и наощупь можно.

Она приучала меня ко всему и через месяц я научилась самаего мыть, менять памперсы, только еду для него она мне не доверяла.

Я стала меньше плакать.

– Ты, Лали, бери себя в руки, а то муж разлюбит.Мужчины, они такие, больных да несчастных не любят. Он на тебе молодой,красивой и веселой женился, а ты что? Как твоя болезнь называется? Истерическаякакая-то штуковина. Значит, надо брать себя в руки, чтобы прошло.

Я старалась, изо всех сил старалась. Но по-прежнему ничегоне видела. Теперь меня еще угнетало чувство вины перед мужем. Это былзаколдованный круг. Но однажды ночью я проснулась. Иваныча рядом не было. Яхотела позвать его, но тут до меня донеслись какие-то странные звуки. Я немогла понять, что это. Я теперь прекрасно знала все звуки в квартире. Слышала,как рядом чмокает во сне Петька. Тогда я встала и побрела в направлении этихзвуков. И вдруг замерла. До меня дошло. Это плакал Иваныч. Плакал неумело,видимо, пытаясь заглушить свой плач. Что со мной сделалось! Я хотела закричать,позвать его, прекратить эту пытку, но поняла вдруг очень ясно: он не должензнать, что я это слышала. Я забилась под одеяло и сказала себе: я должна, япросто обязана взять себя в руки. И справиться с этой истерикой… Если я несправлюсь, то потеряю самое главное – любовь Иваныча.

И так меня потряс его плач, так крепко я вбила себе в башку,что обязана прозреть, что уже через два дня увидела первые проблески света. Ачерез неделю и вовсе прозрела. Это было такое невероятное счастье… Я увиделасвоего сына! Он и вправду был красавец и вправду толстый, розовый, а вот Иванычздорово спал с лица, исхудал, постарел… Но был сам не свой от радости. И совсемдаже не разлюбил меня, а стал любить еще крепче. И я его.

Я и сейчас еще люблю его, хоть он и умер полтора года назад.И ничего и никого другого мне не надо.

Весь день Лали не попадалась на глаза Родиону. Ее не было ина пляже. Прячется, с удовольствием думал он. Впрочем, Пети тоже не было видно.Наверное, уехали в город, решил он. Но вечером, когда он с Олегом и Вавочкойшел ужинать, его окликнула недурно говорившая по-русски девушка-портье:

– Господин Шахрин, вам тут записка оставили, – онапротянула ему конверт.

Он испугался, что приехала девица, которой он обещал этупоездку, но в последний момент передумал. Она была чрезвычайно настырной. Онвскрыл конверт: «Дорогой Родион Николаевич, простите, что уезжаем непопрощавшись, но чрезвычайные обстоятельства требуют срочного отъезда. Спасибоза доброе отношение. Всего наилучшего. Лали Браун».

Он сам ощутил, что бледнеет.

– Родька, что? Что случилось?

– Да ничего, – с трудом выговорил он и нехорошозасмеялся. – Всего лишь облом. – Он протянул другу записку.

– Ну, ты даешь! Побелел как… я уж думал беда какая.Как-нибудь перетопчешься. Ничего же не было, насколько я понимаю…

– Не было, – кивком подтвердил Родион.

– Ну и бог с ней. Оглянись вокруг, сколько баб… Идевиц, кстати, вон одна с тебя глаз не сводит…

– Да пошли они все!

– И это тоже правильно!

В Москве началась обычная круговерть и Родион успокоился.Что ж, видно, не судьба. Бывает. Однако, просмотрев фотографии, снятые наКорфу, он обнаружил чудесный снимок Лали. Долго смотрел на прелестное лицо, апотом заказал увеличенный портрет, купил рамку и поставил на письменном столе.Первые дни портрет будоражил его, а потом он привык. Но однажды девушка,которую он пригласил к себе, спросила ревниво:

– Это кто?

– Подруга, – почему-то ответил он.

– Просто подруга?

– Просто подруга, – он начал раздражаться.