Книга Большая грудь, широкий зад - Мо Янь

Пастор сконфуженно вернул меня матушке:

— Напугал, что ли? Точно, напугал.

Матушка подала ему восьмую сестрёнку, взяла меня и стала похлопывать и баюкать, приговаривая:

— Не плачь, не плачь. Ты не знаешь, кто это? Ты его боишься? Не надо бояться, он хороший, он твой родной… твой родной крёстный…

Колющая боль в спине не проходила, я уже изорался до хрипоты. Матушка расстегнула кофту и сунула мне в рот сосок. Я ухватился за него, как утопающий за соломинку, и стал отчаянно сосать. У хлынувшего в горло молока был привкус травы. Боль не проходила, я выпустил сосок и снова раскричался. Вконец расстроенный Мюррей отбежал в угол, сорвал какую-то травинку и стал крутить её у меня перед глазами. Бесполезно — я продолжал орать. Он снова метнулся к стене, поднатужившись, сорвал большущий, как луна, подсолнух с золотисто-жёлтыми лепестками и стал вертеть его прямо перед моим лицом. Запах подсолнуха меня привлёк. Пока пастор метался туда-сюда, восьмая сестрёнка у него на руках знай себе мирно посапывала.

— Смотри-ка, сокровище моё, какую луну сорвал тебе крёстный, — приговаривала матушка.

Я протянул к луне ручонку, но спину опять пронзила боль, и я снова зашёлся в крике.

— Что за напасть такая! — Губы матушки побелели, лицо покрылось испариной.

— Посмотри, может колет что? — предположил Мюррей.

С его помощью матушка сняла с меня специально пошитый на сто дней после рождения костюмчик из красной ткани и обнаружила оставшуюся в складках одежды иглу. Там, где она воткнулась мне в спину, всё было в крови. Вытащив иглу, матушка отбросила её в сторону.

— Бедный ребёнок… — причитала она. — Убить меня мало! Убить! — И размахнувшись, с силой ударила себя по щеке, потом ещё раз. Два звонких шлепка. Мюррей остановил её руку, подойдя сзади, и обнял нас обоих. Его влажные губы покрывали поцелуями матушкины щёки, уши, волосы.

— Ты здесь ни при чём, — тихо увещевал он. — Это я виноват, я…

Он утешал её с такой нежностью, что матушка успокоилась. Она уселась на порог комнатушки и дала мне грудь. Сладкое молоко заполнило горло, и боль стала понемногу проходить. Держа во рту сосок, я вцепился ручонками в одну грудь и, дрыгая ножкой, оборонял другую. Матушка рукой прижала мою ножку, но стоило ей отпустить руку, как ножка тут же снова взлетела вверх.

— Вроде всё проверила, когда одевала, — с сомнением в голосе произнесла она. — Как там могла иголка оказаться?! Верно, эта дрянь старая подстроила! Терпеть не может всех женщин в семье!

— А она знает?.. Я имею в виду, про нас…

— Сказала я. Уж она не отставала, натерпелась я от неё! Ведьма старая, как только земля её носит!

Мюррей подал матушке восьмую сестрёнку:

— Покорми и её тоже. Оба они — дар Божий, разве можно быть такой пристрастной!

Принимая сестрёнку, матушка покраснела, но как только собралась дать ей грудь, я тут же лягнул сестру в живот. Сестра заплакала.

— Видал? — хмыкнула матушка. — Развоевался, негодник маленький. Дай ей немного козьего.

Покормив сестру, Мюррей уложил её на кан. Та не плакала и не ворочалась — просто чудо, а не ребёнок.

Пастор разглядывал светлый пушок у меня на голове, и в глазах у него мелькнуло удивление. Заметив его пристальный взгляд, матушка вскинула голову:

— Что смотришь? Чужие мы тебе, что ли?

— Не в этом дело, — покачал головой Мюррей с какой-то глуповатой улыбкой. — Аппетит у этого паршивца просто волчий.

Матушка покосилась на него и кокетливо проворчала:

— А тебе это никого не напоминает?

Мюррей расплылся в ещё более дурацкой улыбке:

— Ты меня, что ли, имеешь в виду? Какой я, интересно, был маленьким? — Он мысленно вернулся к детским годам, прошедшим за многие тысячи миль отсюда, взгляд у него затуманился, как у кролика, и из глаз выкатились две слезинки.

— Что с тобой? — удивилась матушка.

Смутившись, он с деланным смешком смахнул слёзы своей большущей рукой.

— A-а, ничего. Я приехал в Китай… Сколько же лет я уже в Китае?.. — пробормотал он.

— Сколько себя помню, ты всегда был здесь, — с расстановкой произнесла матушка. — Здешний ты, как и я.

— Ну нет, — возразил он. — Моя страна не здесь, меня Господь сюда направил, даже документ где-то был, что его святейшество епископ направляет меня распространять веру.

— Эх, старина Ма! — засмеялась матушка. — Мой дядя всегда говорил, что ты — цзя янгуйцзы, фальшивый заморский чёрт, и все эти документы тебе нарисовал один умелец из уезда Пинду.

— Глупости! — Пастор аж подскочил, словно ему нанесли величайшее оскорбление. — Ослиное отродье этот Юй Большая Лапа! — выругался он.

— Как ты можешь так ругать его? Он мой дядюшка и всегда был добр ко мне! — расстроилась матушка.

— Да не будь он твой дядюшка, я ему давно бы всё хозяйство поотрывал! — бушевал Мюррей.

— Мой дядюшка одним ударом осла на землю уложит, — усмехнулась матушка.

— Даже ты не веришь, что я швед, — уныло произнёс Мюррей. — Кто же тогда поверит! — Он сел на корточки, достал кисет и трубку, набил её и молча затянулся.

— Послушай, — вздохнула матушка, — но ведь я же верю, что ты настоящий иностранец, разве этого мало? Зачем на меня-то злиться? Да и не бывают китайцы такие. Волосатый с головы до ног…

Лицо Мюррея осветила детская улыбка.

— Когда-нибудь я смогу вернуться домой, — задумчиво проговорил он. — Но даже если меня действительно отпустят, это ещё вопрос, уеду ли я. Если только ты тоже поедешь со мной. — И он посмотрел на матушку долгим взглядом.

— Никуда ты не уедешь, и я не уеду, — сказала она. — Живи себе здесь спокойно, ты разве не так говорил? Неважно, светлые волосы, рыжие или чёрные, все люди — агнцы Божьи. Было бы пастбище, где пастись. Здесь, в Гаоми, столько травы, неужто для тебя места не хватит?

— Хватит, конечно! Да ещё ты есть, травка целебная, как линчжи, — чего мне ещё искать! — расчувствовался Мюррей.

Пока Мюррей с матушкой разговаривали, ослица, крутившая мельничный жёрнов, залезла мордой в муку. Пастор, подойдя, наподдал ей, и жёрнов снова с грохотом завертелся.

— Давай помогу муку просеять, пока дети спят, — предложила матушка. — Принеси циновку, постелю в тенёчке под деревом.

Мюррей расстелил соломенную циновку под утуном,[34]и матушка пристроила нас там в холодке. Когда она укладывала меня, я стал хватать ртом воздух в поисках соска.