Книга Дед Мавр - Александр Евгеньевич Миронов

своим, а каким-то дубовым голосом читал ту же самую новеллу «Черный туман»:

«Среди яранг стойбища Яндагай стоит серый, как пасмурный день, сарай из гофрированного железа. Он попал сюда в годы, когда американцы полновластно хозяйничали на Чукотке. Позднее, с приходом Советской власти, в этом сарае открылась первая чукотская школа…»

Не было разгрома. Не было хотя бы полунамека на иронию или насмешку. Дед заставил прочитать все девять коротеньких рассказов о людях новой Чукотки. И в заключение ограничился единственной фразой:

— Теперь смело отдавай в любое издательство.

«Чукотские новеллы» вышли вначале в Архангельске, некоторое время спустя в Москве в приложении к журналу «Огонек» и наконец в Минске в переводе на белорусский язык. Последнее было очень приятно: два года назад — «Рэйс Чэлюскіна», теперь — «Чукоцкія навелы». И особенно приятно потому, что первым из земляков-минчан с новой книгой меня поздравил письмецом Янка Мавр…

Молодость ли моя была причиной, стечение ли обстоятельств, не знаю, но в те дни я совершил поступок,* о котором и теперь вспоминаю с теплотой.

Незадолго до коротенького письма Деда взахлеб, не отрываясь, прочитал «Кола Брюньон» и в ответе на поздравление не поскупился на восторженный отзыв об авторе сразу полюбившейся книги. Неожиданно быстро пришло еще одно письмецо величиной с полстранички: «А знаешь ли, кто помог своими советами никому не известному молодому французу стать всемирно известным писателем-гуманистом Роменом Ролланом? Гений русской, вернее, мировой литературы Лев Николаевич Толстой. Вот так-то!»

Шевельнулось сомнение: правду пишет Дед или, как уже случалось, решил меня разыграть? И тут же пришла догадка: ничего подобного! Если Лев Толстой своими советами помог «никому не известному французу», стало быть, этот француз обращался к нему с какими-то своими вопросами. Вот почему Иван Михайлович и намекает: мол, интересно, ответит ли, и если ответит, то что посоветует ныне всемирно известный французский писатель Ромен Роллан никому не известному молодому белорусу?

Адрес Ромен Роллана узнал без труда и, чтобы раз навсегда покончить с сомнениями и колебаниями, отправил ему по почте «Чукотские новеллы» в издании «Огонька»: будь что будет.

Ждал ответа недели... Ждал месяцы… Напрасно… Значит, не ответит: мало ли таких, как я…

И вдруг однажды почтальон принес большой, из плотной, чуть розоватой бумаги, конверт, на котором и мой, и обратный адрес оказались написанными не русскими буквами. Бережно вскрыл его, осторожно вытащил фотографию, знакомую тысячам читателей во всем мире. А на обороте фотографии черными чернилами, от руки текст, предназначенный только для меня:

«Спасибо, дорогой Александр Миронов, за Ваше письмо и за Вашу книжечку. Я сожалею, что не могу послать Вам одну из моих. Желаю Вам хорошей работы. Никогда не прекращайте заниматься самообразованием. Всегда пытайтесь сочетать Ваше писательское ремесло с другой практической или социальной деятельностью. Нет ничего более здорового для духа.

Сердечно Ваш

Ромен Роллан».

Очень рвался в Минск: посмотри, что я получил! Но вместо этого пришлось выехать в Москву, где решался вопрос о приеме меня в члены Союза писателей СССР. Многое зависело от рекомендации, а главное — от того, кто именно рекомендует…

Приняли! И, пожалуй, самое весомое слово в этом сказала рекомендация, написанная известным белорусским писателем Янкой Мавром.

Советские войска уже громили «непобедимых» на их собственной территории, но до полного разгрома гитлеровцев, до победы над ними было еще далеко.

Трудная, сложная обстановка складывалась и у нас на Севере. Корабли Северного флота и Беломорской флотилии, где мне довелось служить, мужественно охраняли морские коммуникации, конвоировали караваны судов союзников, доставлявшие драгоценный груз для фронта, высаживали десанты в тылу у немцев, вели непрекращающиеся бои с подводными лодками и авиацией противника. Гитлеровцы всячески пытались прорваться в глубь нашей территории, захватить весь Кольский полуостров, но дальше Западной Лицы продвинуться не смогли. Не удалось им добиться превосходства на море и в воздухе. Тысячи вражеских солдат и офицеров полегли под огнем североморцев, сотни бомбардировщиков, торпедоносцев и истребителей были сбиты летчиками-североморцами, огнем береговой и корабельной зенитной артиллерий, десятки подводных лодок и надводных кораблей нашли бесславную могилу на дне Баренцева и Белого морей. И хотя остервеневшие от постоянных неудач фашисты почти сравняли с землей Мурманск, не жалели ни бомб, ни авиации для уничтожения других северных городов, Мурманский порт и все остальные гавани Севера продолжали бесперебойно действовать в течение всей войны.

И действовать, и даже другим фронтам помогать, отправляя туда поступающую из Соединенных Штатов Америки боевую технику и боеприпасы.

Казалось бы, чем ближе к концу войны, тем должно становиться легче. В последнем военном году и у нас на Севере захватчикам пришлось отказаться от своих бредовых планов, перейти к обороне. Немецкая авиация все реже бомбила города и железнодорожные коммуникации, все чаще уклонялась от схваток с нашими истребителями. Но на море происходило нечто странное. Как будто намека на вражескую подводную лодку нет, фарватер протрален, проутюжен — ни единой мины. А стоит появиться союзному конвою-каравану, и то одно грузовое судно, то второе — на воздух…

Хорошо, что фашисты только в последнем военном году смогли применить свои акустические торпеды, иначе потерь на морских коммуникациях было бы неизмеримо больше. Ведь выпущенная за много миль от каравана такая торпеда по шуму корабельных гребных винтов находит цель и без промаха попадает точно в нее!

И все же Победа приближалась с каждым днем. И с каждым днем возрождалась жизнь на освобожденной от гитлеровской нечисти советской земле, в том числе и на многострадальной земле моей родной Белоруссии.

Я жадно слушал по радио и читал газетные сообщения о том, как из партизанских отрядов и соединений возвращаются в белорусские города и села недавние народные мстители — партийные и советские работники, рабочие и служащие. Как из Москвы и восточных областей страны спешат домой ученые, инженеры, врачи, учителя. Как по железной дороге прибывают целые эшелоны с промышленным оборудованием, производственной техникой и строительными материалами, а минчане уже восстанавливают разрушенные оккупантами жилые дома, фабрики и заводы.

Вернулся из Томска, где работал всю войну, и Первый Белорусский государственный драматический театр, а с ним и мама. Обрадовался: и Лиля уже дома, и Вета! Но как стало больно и тревожно, когда получил телеграмму о том, что мама совсем больна и даже не в силах играть на сцене. Неужели так плохо? Пожалуй, да, иначе врачи не заверили бы телеграмму. Боясь, что никогда больше не увижусь с самым дорогим мне человеком, я подал рапорт на имя командования и в