Книга Адвокат вольного города 8 - Тимофей Кулабухов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эй, красавчик, привет!
— Привет! — белозубо улыбнулся я в ответ.
Заняться мне было нечем, а запрет на перемещение я не нарушил ни на сантиметр, даже не развернулся к ней, а только повернул голову.
— Меня зовут Катька Сарделька, а тебя? — изучающе наклонив голову, приветливо улыбнулась она.
— Нгома.
— А ты красивый, черныш, ты мне нравишься, — эротично промурлыкала девушка. — А что правда у ваших, у парней вроде тебя, ну это… большие… ну эти…
Она рассматривала меня ожидающим, оценивающим и даже где-то раздевающим взглядом.
— Никто не жаловался, — не сразу понял, о чём она, но когда понял, то не стал ронять авторитет товарищей из Африки.
— Как насчёт познакомится поближе и потереться телами? Я знаешь, какая ласковая и гибкая?
— Екатерина, ужо я тебя! — вынырнул из-за поворота грузный полицейский, мой конвоир.
— А я что, а я ничего! — невинно взмахнула ресницами девушка.
— Ты мне товарищей негров не совращай!
Она лукаво подмигнула мне.
— Хорошо ещё, — продолжал рассуждать полицейский, — что вашим чёрным чувствам мешает стальная решётка. Сплошная польза от неё и меньше риска для негров заразиться от тебя срамной болезнью.
— Я здоровая, не надо меня перед молодым человеком позорить! И вообще это нетолерантное выражение! — не унималась она.
— Чего⁈
— Ну, негр. Слово неправильное. Правильно говорить афророссиянин, так политкорректно.
— Как правильно, Катерина, меня ещё в школе научили. А ещё там научили, что проституция — это нехорошо и незаконно.
— Я не проститутка, а жрица любви!
— Всё, я сказал, отставить! Уймись, тебе ещё парк мести, жрица, — он повёл меня по коридору, и привёл к неприметной двери, которая, тем не менее, была явно обитой железом дверью камеры.
— Определю тебя к армянам, они вроде люди смирные, — философски заметил надзиратель.
Я покорно позволял осуществлять с собой манипуляции, радуясь тому, что руки не скованы и всё это происходит сравнительно вежливо.
— Здравствуй, Арег! — степенно, но с достоинством поздоровался он, вводя меня в камеру.
— Добрый день, Виктор Палыч, чего так рано, допрос же только завтра?
— Завтра. Вот, привёл вам соседа. Вы уж его не обижайте, — он закрыл за собой дверь, оставляя меня в маленькой квадратной камере, освещённой ярким солнцем, где на нарах располагались шестеро разного возраста армян.
— Барев дзез! — поздоровался я.
— Барев дзез, — нестройным хором отозвались они, а потом самый крайний и ближний ко мне молодой крепкий армянин спросил на армянском, говорю ли я на этом языке. — Хауерен эс хозум?
— Кичь. Эс хау эм. Эс Нгома эм. Эс Эреваниц эм.
[Чуть-чуть. Я Нгома, армянин из Еревана.]
На пару секунд воцарилась недоумённая тишина.
— Ты из сирийских армян что ли?
— Из африканских, — горделиво приосанился я.
Дружный хохот потряс камеру, единственным не смеялся тот армянин, что переспрашивал меня, он обиженно крутил головой туда и обратно, пока не понял, что это я так шучу, причём его соплеменники шутку оценили.
Дверь за моей спиной моментально открылась и показался мой конвоир с дубинкой наперевес. Он похлопывал своим орудием и хмуро осматривал камеру и меня, ища признаки того, что меня тут обижают.
— Что тут происходит⁉
— С родственником знакомимся, канешна! Нгома, оказывается, африканский армянин. Вы не волнуйтесь, Виктор Палыч, мы его не обидим.
— Не знал, что есть африканские армяне, — уважительно ответил полицейский.
— Наши люди везде, — улыбнулся старший в камере, тот самый Арег.
Полицейский повернулся ко мне:
— Ты, парнишка, только не вздумай их черножопыми называть!
— Почему черножопый? — возмутился тот молодой армянин, что сидел ближе всего ко мне. — Да по сравнению с его жопой, моя жопа — снегурочка!
— Моё дело предупредить. Ваше дело не шалить и сидеть, сколько надо.
Выдав уже полицейскую народную мудрость, он снова ушёл, а армяне предложили мне присесть и рассказать о себе.
Тот факт, что я перекрашенный владетель, решил не озвучивать, а округло сказал, что студент, сын вождя из Африки, что меня и таких, как я, притащил Кротовский, которого, впрочем, я почти не видел.
— Семья, папа, мама?
— Ну да, как у всех. Отец вождь, двое братьев, сестра. Я не силен в охоте и войне, отправили меня учиться, отец решил, что так от меня будет толк.
— А у твоего отца много жён?
— Один, одна. Зачем много? Ему мать за много яйца оторвёт.
— Похоже тут негритянки не отличаются от армянок, — задумчиво констатировал дядя Арег. — А магия у вас есть?
— Как у всех, только у благородных. Для нас паровоз магия, корабль. Пока мы свои не научимся строить.
— А как называется твоя страна?
— Танзания.
— Не слышал о такой, — посетовал самый старший из армян, — называй меня дядя Арег. Ну раз студент, то мы тебе понемногу про местные и каторжанские порядки расскажем. Сколько тебе сидеть и за что ты тут?
— Сидеть сколько не знаю.
— А протокол составляли?
— Нет, просто дали пару раз по печени и сказали, чтобы шёл.
— Узнаю наших стражей порядка. А почему вообще пристали, паспорта не было?
— Был. Я в центре сидел, рядом люди сидели. Их взяли и меня взяли. Хотя они белые, я нет, я думал, легко догадаться, что мы не вместе.
— Полиция у нас не расисты, берут всех.
Не стал спорить с очевидным наблюдением. В той же степени, как сам по себе Кустовой был Вавилоном в миниатюре, наполняясь самыми разными национальностями, так и задержанные полицией были всех цветов и мастей.
— Если попадёшь на каторгу, то ты должен понимать, африканский армянин, местные порядки. Царствует там Иваны, как правило, на каторге будет один Иван.
— Прямо Иван?
— Ну, не обязательно Иван, не обязательно русский, но статус такой. Пахан, сиделец, бродяга, следящий за порядком. Под ним, на второй ступени, находятся «храпы». «Храпы» всегда недовольны, поэтому и говорят, что «храпят». Затевают скандалы, конфликты между заключёнными и администрацией, получают удовольствие от этого.
— Понял.
— Третье сословие — это «жиганы», их больше всего, самые многоликие.
— А я-то думал, что жиганы — самые крутые ребята.
— Это только они сами могут
