Книга Морально противоречивый - Вероника Ланцет

от ее униформы.

Затем я снова сажусь на пол и начинаю вытирать. Материал хорошо впитывает, и вскоре белый мраморный пол скрипит от чистоты. Я перехожу к внешней стороне гроба и протираю стены, следя за тем, чтобы нигде не осталось следов крови.

Закончив с этим, я перехожу на другую сторону, чтобы задвинуть крышку гроба.

— Черт! — бормочу я, упираясь ногами в пол, скользкий мрамор не помогает мне справиться с нагрузкой. Я немного передвигаюсь, чтобы мои пятки упирались в стену, а руки лежали на крышке. Затем, надавливая изо всех сил, я в конце концов вижу, что она движется.

Когда это происходит, я поднимаю руку, вытираю пот со лба и думаю, что делать дальше.

Я проверяю защелку на гробу, убеждаясь, что все зафиксировано.

Вот и все... наверное.

Мой живот все еще болит, когда я возвращаюсь в общежитие, предпочитая незаметно направиться в душевую и смыть брызги крови с моей формы.

Клаудия все еще на занятиях, поэтому в комнате только Лина, ее брови сведены вместе, когда она сосредоточенно шьет старое платье.

— О, Сиси, — она поднимает глаза, удивленно глядя на меня. Я быстро улыбаюсь ей и выбегаю из комнаты, прежде чем она успевает задать еще несколько вопросов.

Ванная комната состоит из общих душевых, которые есть у всех на этаже. Зайдя внутрь, я кладу свою чистую одежду на раковину и иду в душ.

Быстро стянув с себя форменное платье, я подставляю его под струю воды. Взяв кусок мыла, начинаю приводить в порядок испачканные места, с облегчением замечая, что красный цвет превращается в желтый. Чем больше я тру, тем больше он исчезает.

Когда с одеждой покончено, я иду под душ, надеясь, что теплая вода облегчит продолжающиеся боли в животе.

Держась за поясницу, я делаю глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Но когда я продолжаю мыть свое тело, то моя рука движется между ног, я задыхаюсь от вида крови.

Так много крови.

И она вытекает из меня.

— Боже правый, — бормочу я, пристально глядя на красное пятно на моей руке, убежденная, что это знак. — Я проклята... это должно быть оно, — говорю я вслух.

Впервые паника начинает овладевать мной. Потому что, сколько бы я ни мылась, кровь продолжает вытекать из меня.

Вот оно... физическое доказательство моего греха.

Другого объяснения быть не может. Я наказана за то, что забрала жизнь другого человека, и нет ничего более подходящего, чем кровь, медленно вытекающая из моего собственного тела — пока я не иссохну.

Мои ноги подгибаются, и я падаю на пол, прижимаясь спиной к стене, вода продолжает литься на меня сверху. По мере того как она омывает мое тело, то приобретает мутный цвет, смешиваясь с моей кровью в подходящее сочетание.

Все, к чему я прикасаюсь, проклято.

Слова, которые я столько раз слышала от монахинь и других сестер, наконец-то начинают обретать смысл.

— Сиси? — голос Каталины прерывает мои размышления, и я вдруг начинаю бояться, что она узнает о том, что я сделала.

Может, я и не забочусь о других людях, но мне важно ее мнение. Мне не хочется, чтобы она разочаровалась во мне.

Прежде чем я успеваю что-то придумать, чтобы она оставила меня в покое, Лина открывает дверь в кабинку и обнаруживает меня сгорбленной в углу, с окровавленной водой у ног.

— Сиси, — восклицает она с ужасом в голосе. — Что случилось?

Я смотрю вверх, в ее глаза, и говорю единственное, что могу придумать.

— Это не прекращается... кровь.

Лина внимательно смотрит на меня и вздыхает:

— Сиси...

Помогая мне подняться и выйти из душа, она ненадолго покидает ванную, возвращаясь с блокнотом. После того, как я одета и моя форма вывешена сушиться, она отводит меня обратно в нашу комнату, чтобы поговорить.

— Это нормально, — объясняет она, что ничего страшного нет, что у меня просто начались месячные.

— Месячные? — повторяю я в замешательстве.

Лина поджимает губы.

— Когда женщина созревает, у нее начинаются ежемесячные кровотечения. Это признак того, что ты уже... — она запнулась, на ее лице появился румянец, — готова иметь детей.

— Готова? — мои глаза расширяются, я внезапно пугаюсь. Но Лина быстро развеивает мои опасения, делая все возможное, чтобы объяснить мне, как делаются дети, и что мне не о чем беспокоиться.

— Это будет просто немного больно, когда у тебя будут менструальные спазмы. И тебе нужно будет часто менять прокладку, — продолжает она, рассказывая все подробности.

Я просто оцепенело киваю, наполовину с облегчением, наполовину в шоке.

Как иронично, что я должна достичь зрелости, проливая кровь, когда мне пришлось пролить чужую. Болезненный смех формируется в моем горле, и я больше не могу его сдерживать. Лина смотрит на меня косо, но я просто отмахиваюсь от нее как от пустяка.

Потому что в конце на меня снисходит неожиданное спокойствие.

Я уже иду в ад. Можно наслаждаться путешествием.

 

 

Глава 7

Влад

 

Прошлое

Двадцать лет

 

Ступив под струю теплой воды, я наблюдаю, как немного крови скапливается у моих ног. Я нащупываю ножевую рану, пальцами измеряю ее глубину. Убедившись, что она не слишком глубокая, выхожу из душа и достаю аптечку.

Я заставляю свой мозг отключить все шумы вокруг, сосредоточившись только на том, чтобы обработать эту проклятую рану.

Я становлюсь перед зеркалом, чтобы получше рассмотреть свое тело. Затем, взяв марлю и смочив ее в дезинфицирующем средстве, прикладываю ее к больному месту. Боль минимальна, почти как ощущение щекотки. Я даже не могу вспомнить, когда в последний раз у меня болело тело или какая-нибудь рана причиняла мне боль.

Теперь они просто есть. Я знаю, что мне нужно быть осторожным, чтобы в них не образовался сепсис, но, кроме этого, они не мешают мне заниматься другими делами.

Эта у меня появилось из-за Бьянки, моей новой напарницы. Я скриплю зубами, когда думаю об этом, потому что большую часть времени она просто раздражает меня своим присутствием.

В этот раз все было по-другому. Она подстрекала меня к драке, и когда мы достигли цели, я сорвался, потерял контроль и зарезал целую комнату людей. Именно во время этой кровавой бойни кто-то уколол меня в ребра, хотя я этого не помню.

Если бы только Марчелло все еще был здесь.

Я вздохнул, продолжая процедуру, взял пластырь и приложил его к ране.

У нас с Марчелло было тихое