Книга Арлекины и радуги - Ирина Дмитриевна Голыбина

отбрасывая на асфальт пятнистые тени. Вера держала Костю под руку; эхо шагов, оттолкнувшись от стен, улетало к звездам.

В квартире их встретили тишина, запах роз, шелест портьер, которые Вера, едва войдя, задернула в гостиной. Она достала из холодильника минеральную воду, налила в два больших стакана.

– А кофе? Можно кофе? – попросил Костя.

Вера пошла варить кофе, согласившись с тем, что если сейчас, не протрезвев, ляжет спать, то назавтра проснется примерно такой же – чуть пьяной. Зашипела кофемашина, Вера нагрела под паром чашки, приготовила обоим двойной эспрессо.

– Слушай, – Костя взял у нее из рук чашку, – а твой муж не объявится экспромтом? Не хотелось бы ставить тебя в неловкое положение.

– Не объявится. Он со своей будущей женой в шале перебрался. То самое, где мне предложение делал. Она у него беременна.

– Так он тебе изменял?

– Получается, да.

– Извини, я не хотел… если тебе неприятно…

– Мне все равно, – Вера посмотрела Косте в глаза. – Честное слово.

Костю разбудило ласковое прикосновение: Вера погладила его по щеке, и он, медленно приоткрыв глаза, увидел ее лицо, склонившееся над ним. Она была уже одета, причесана; на барабане, заменявшем в его комнате тумбочку, хронометр показывал семь часов. Вера ушла от него, когда Костя спал, он и не заметил. И вот вернулась – готовая к выходу в город.

– Если хочешь попасть на Сомова, пока никого нет, поднимайся, – сообщила она деловито, – нас ждут.

– Я готов, – Костя оторвал голову от подушки, – только обуюсь.

Вера шутку не оценила:

– Нас куратор будет встречать. Так что лучше одеться.

– Слушаюсь, мой генерал! – Костя приставил руку к виску в салюте.

Шторы на окне были раздернуты, по потолку бегали солнечные зайчики. Костя прошел в свою ванную, наскоро принял душ, достал из чемодана чистую рубашку.

На Кертнерштрассе, вечно людной, в этот ранний час народу практически не было; кроме них с Верой торопилась куда-то еще пара человек. Вера широко шагала, увлекая Костю за собой, поправляла на тонком носу солнечные очки, рассказывала, сколько сложностей пришлось преодолеть, чтобы собрать выставку.

Путь до «Альбертины» занял каких-то пять минут. Вера свернула к служебному входу, где дежурил охранник. Тот куда-то позвонил, пропустил их с Костей через рамку металлоискателя, и по лестнице к ним спустился куратор: мужчина лет пятидесяти в джинсах и сером жилете поверх черной рубашки.

Вера познакомила его с Костей; куратор предложил показать им выставку лично.

– Хочешь экскурсию? – спросила Вера, оборачиваясь к Косте.

– Необязательно, – ответил он. – Мне бы просто картины посмотреть.

– Согласна. – Вера, похоже, обрадовалась.

Снова перейдя на немецкий, она объяснила куратору, что они справятся сами, тот кивнул и пропустил их вперед, к залам. Когда Костя проходил мимо него, мужчина внезапно дернулся вперед, всматриваясь в его лицо. Заговорил по-английски:

– Вы мне кажетесь знакомым. Я мог вас где-то видеть?

Вера притормозила, оглянулась. Костя замер на месте, не зная, что ответить. Потом решил идти ва-банк:

– Нет, вряд ли. Я живу в России.

– Наверное, показалось, – вздохнул куратор. – Хотя нет, знаю! Вы похожи на одного человека, я забыл фамилию… читал про него в интернете.

Костя поглядел на Веру, словно в поисках спасения, и она немедленно вмешалась:

– Константин только что приехал, вы не могли видеться раньше. Думаю, нам лучше начать, пока мы никому не мешаем. Большое спасибо, что помогли.

Куратор сдался, отступил в сторону. Костя улыбнулся ему, словно прощая ошибку: да, бывает, обознались.

Из служебного холла угольно-черного цвета они поднялись на первый этаж, миновали двух сфинксов, охранявших вход на выставку, и перед ними открылась картина, показавшаяся Косте поистине райской: знакомые полотна и картоны, жеманные барышни, радуги и арлекины.

– Твоя любимая какая? – благоговейным шепотом спросил он Веру.

– На этой выставке или вообще?

– Ну пусть будет на этой.

– Идем, покажу.

Она подвела его к темному холсту в золотой раме, висевшему в углу. Холст был немаленький, шириной метра полтора. Снова дама на коленях у кавалера, но на этот раз в интерьере. Кажется, художник изобразил их в спальне, перед трюмо. Мужчина был молод, лет тридцати, девушка – совсем юная. Он целовал ее в щеку, прикрыв глаза; она как будто немного испуганно смотрела в пространство. Хотя называлась картина «Влюбленные. Вечер», оба выглядели настороженными, а не расслабленными. Одной рукой мужчина перебирал пальцы девушки; их тень, преувеличенно мрачная, падала на обитую тканью стену комнаты. В окно за их спинами затекали сиреневые сумерки, спальню освещала свеча.

– Почему именно эта? – повернулся Костя к Вере.

– Они влюблены, но боятся друг друга. И всего, что вокруг. Им кажется, их любовь могут разрушить. Она непрочная. Но от этого еще более ценная, понимаешь?

Костя, обычно самоуверенный, бросил на Веру задумчивый взгляд.

– А мне кажется, они должны расстаться. И поэтому боятся. Их любовь разрушат они сами.

У Веры пробежал по спине холодок. Забылось солнечное утро за стенами галереи; сумерки с картины как будто заполнили зал. Она потрясла головой, избавляясь от наваждения, отвела глаза от мужчины с девушкой.

– Мы ее доставили из Еревана, из Национальной галереи. Пришлось целые переговоры провести. Почти на правительственном уровне. Но все получилось.

– Я в тебе не сомневался, – одобрил Веру Костя.

– Твоя любимая здесь тоже есть, – сказала она, показывая на проем между окнами. Костя узнал оригинал, с которого была сделана репродукция в его комнате, и обрадовался ему, как старому знакомому.

– Хотел бы ее себе? – поддразнила Вера.

– Ну еще лет триста, и я заработаю на фрагмент эскиза, – отозвался Костя со смехом. – Я же не твой муж…

– И слава богу, – пробормотала Вера себе под нос.

В соседнем простенке висел портрет обнаженного юноши со светлыми волосами и неестественно алыми губами. Называлась картина «Боксер», и Костя, подмигнув, прокомментировал:

– Красавчик!

Выставка занимала несколько просторных залов; чтобы обойти ее всю, потребовалось около часа. Костя успел даже устать от впечатлений. На выходе снова появился куратор и преподнес Косте каталог – на память. Тяжелая книга в суперобложке приятно оттягивала руку, когда они, покинув «Альбертину», направились в сторону следующего пункта Вериной программы: кафе, где сиживали и Троцкий, и Гитлер, и Ленин в их бытность в Вене.

Путь к нему лежал мимо Хофбурга, императорской резиденции, и Костя закрутил головой, отыскивая источник странного резкого запаха, витавшего в самом центре аристократической столицы.

– Чем пахнет? – спросил он. – Лошадьми?

– Точно, – подтвердила Вера. – Тут манеж находится, туристов катают в каретах.

– Я лошадей как-то в цирке понюхал, – проворчал Костя, – до сих пор забыть не могу.

– В цирке лошадей жалко, а тут они живут, как сыр в масле.