Книга Сто историй любви Джульетты - Эвелин Скай

есть собственная мини-кухня. Мы вообще не встретимся за эти несколько дней. А когда дороги откроют, я отвезу ее в город, а сам поеду в аэропорт и сяду на любой рейс, который унесет меня куда-нибудь подальше. Главное – чтобы она не успела ко мне привязаться. Если она будет меня презирать, возможно, проклятие останется в узде. И Элен выживет.

В ухо гудит голос Рона. Я совсем забыл, что все еще прижимаю трубку к уху.

– Я позвоню тебе, когда откроют дороги, ладно, чувак?

– Да, хорошо. Спасибо.

Я вешаю трубку и делаю еще глоток водки.

Когда кофе готов, я ставлю на поднос «Бейлис», кофейник и чашки и зажимаю под мышкой аптечку первой помощи. Элен устроилась на кожаном диване, укрывшись пледом и положив левую ногу на подлокотник. Она повесила куртку, шапку, перчатки, ботинки и носки сушиться на карниз перед камином и не слышит, как я подхожу. Я могу ее рассмотреть. Волосы каскадом падают на милое лицо с мягкими чертами. Отстраненное и задумчивое выражение: ее мысли витают где-то далеко. Нежный изгиб губ – так и хочется прикоснуться к ним своими.

Прекрати.

Я откашливаюсь, чтобы разрушить чары. Элен поднимает голову.

– Напитки, – говорю я, ставя поднос на кофейный столик.

С короткими предложениями меньше рискуешь ошибиться.

Она садится и морщится.

– Лодыжку потянула? – спрашиваю я.

– Похоже.

Вопреки здравому смыслу, я сажусь на кофейный столик напротив нее.

– Положи сюда ногу. Дай посмотрю.

Элен повинуется не сразу. Я определенно сбил ее с толку своими перепадами настроения.

Лучше бы ее оттолкнуть, но нельзя же отказать человеку в медицинской помощи.

Она кладет ногу не на кофейный столик, а мне на колено.

Я невольно отшатываюсь. Не потому, что не хочу к ней прикасаться, а потому что не должен.

Элен неправильно истолковывает мою реакцию.

– О боже, моя нога плохо пахнет?

Она немедленно убирает ногу.

– Ты прекрасно пахнешь, – хрипло говорю я, поднимаю ее ногу и возвращаю ступню себе на колено; однако стараюсь прикасаться только к джинсам, а не к голой коже. Так не считается. – Можешь пошевелить ступней?

Она пробует сделать вращательное движение и морщится.

– Больно.

– Где болит, кость или мышцы?

– Наверное, мышцы. Трудно сказать.

Я осторожно сжимаю ее лодыжку.

Как только кончики пальцев касаются ее ноги, меня обдает жаром. Я внезапно пьянею от ощущения солнечного света, хотя сейчас вечер.

Отпустить? Не могу. Не хочу.

Я убеждаю себя, что должен перевязать ей лодыжку. При растяжении нужна тугая повязка, а она не сможет обратиться к врачу, пока дороги не расчистят.

Ошеломленный ее близостью, я негнущимися пальцами накладываю тугую повязку. Сердце буквально выскакивает из груди.

Надо вновь установить дистанцию. Не только физическую, но и эмоциональную. Я опускаю ее ногу на кофейный столик и почти бегом направляюсь к креслу на другом конце гостиной.

– Спасибо за заботу, – говорит Элен.

– Это в моих интересах, – холодно произношу я. – Сама будешь себе прислуживать, раз уж застряла.

Она съеживается, однако быстро приходит в себя и спрашивает:

– Что ты имеешь в виду?

– О, забыл сказать. Эвакуатор не приедет, потому что дороги перекрыты из-за надвигающейся снежной бури. Ты здесь надолго.

Сейчас она нахмурится и выложит все, что обо мне думает. Вполне нормальная реакция.

Элен наливает себе в кофе изрядную порцию ликера и говорит:

– Отлично. Тогда у тебя есть время объяснить, почему со мной ты ведешь себя как засранец, а для всех остальных ты практически святой.

Оксфорд, Англия, 1839 год

Я Чарльз Монтегю, двадцать пять лет работаю натуралистом – путешествую по миру, собирая образцы растений и изучая животных. В отдаленных местах, конечно, попадаются и люди, но флора и фауна мне гораздо интереснее. Поэтому меня считают эксцентричным; как выразился председатель Королевского общества, я – «единственный человек в мировой истории, который предпочитает женщинам компанию цветочных пестиков».

Зато мою целеустремленность замечают не только коллеги из Королевского общества, но и королева Виктория.

Ее Величество присваивает мне звание рыцаря-командора и награждает орденом Бани за огромный вклад в развитие ботаники, я получаю титул сэра. Это исключительное достижение, которым горжусь даже я, хотя каких только занятий я не перепробовал за свои жизни.

Однако по прошествии лет я начинаю подумывать, что пора повесить шляпу исследователя. Мой друг и коллега-ученый Ричард Бэнкс, скрипя суставами, медленно усаживается в кожаное кресло перед камином – сказываются десятилетия, когда он ползал в кустах и траве, чтобы исследовать корневую систему растений, да и сырость моего дома в Оксфорде противопоказана старым костям. Он укрывает ноги пледом.

– Ты счастливчик, молодо выглядишь, – говорит Ричард, потягивая бренди. – Одному богу известно, как тебе удается столько работать и сохранять бодрость мужчины на две трети моложе тебя.

– Эликсир вечной жизни! – шучу я. – Разве я не говорил, что открыл его во время последней поездки в империю Цин? Именно за эликсир вечной жизни королева посвятила меня в рыцари.

Ричард улыбается.

– И ты молчал, эгоистичный мерзавец? Мне не помешала бы доза-другая твоего эликсира.

– О нет, дорогой друг, ты зашел слишком далеко, тебе не поможет.

– Тем лучше, полагаю, – смеется Ричард. – Я бы все равно не хотел жить вечно.

Я наливаю себе еще выпить.

– Правда? Даже ради того, чтобы открыть вид, который ранее считался мифом?

– Например, единорога?

– Почему бы и нет? Единорог, Ричард! Ты согласился бы жить вечно, если бы знал, что когда-нибудь войдешь в историю?

Ричард отпивает большой глоток из своего стакана и задумывается. Сделав еще два глотка, он качает головой.

– Нет, даже ради вечной славы. Представляешь, как сильно будут мучить меня мои суставы в пятьсот пятьдесят лет?

– Да уж, – смеюсь я.

– А вот в тебе, – замечает Ричард, поправляя плед на ногах, – еще не угас дух приключений. Ты действительно намерен оставить профессуру в Оксфорде ради скучной и праздной жизни в сельской местности?

– Неужели это так плохо?

– Ты преуспеваешь во многих вещах, Чарльз. Но безделье не входит в их число.

– Забавно, что ты об этом заговорил, – отвечаю я. – Вообще-то я подумываю о переезде за океан. В бывшие колонии.

– Согласен, увлекательно, – подается вперед Ричард. – Наблюдать, как укореняется молодая нация…

– Я предпочел бы реальную ботанику метафорической политике, – говорю я. – В частности, меня интересуют северо-восточные прибрежные леса.

– Прекрасно! Когда ты решил ехать? На следующий год?

– Вообще-то… я уже купил билет. Отплываю в следующем месяце.

Ричард чуть не роняет бокал. Допивает остатки коктейля и рассматривает свои распухшие костяшки.