Книга Любовь и бесчестье - Карен Рэнни

— Мой муж собирается вернуться в Америку, мистер Керр?

Поверенный ответил не сразу. Наконец по истечении мучительной для нее паузы покачал головой:

— Мне об этом ничего не было сказано.

— А он сказал бы вам?

Лицо мистера Керра выразило неодобрение. Его раздосадовал ее вопрос? Или мысль о том, что Монтгомери мог что-то предпринять, не советуясь с ним?

— Ему пришлось бы это сделать, леди Фэрфакс. Есть много тонкостей, которые следовало обсудить, если бы его милость решил вернуться в Виргинию.

Вероника говорила себе, что не стоит пытаться проникнуть в планы Монтгомери, а лучше быть благодарной за то, что он столь благородно устроил ее дела.

— Если вы подпишете эти бумаги, леди Фэрфакс, — сказал мистер Керр, — я представлю их соответствующим официальным лицам. И в следующий раз мы увидимся уже в Шотландии.

— Вы отправляетесь в Шотландию, мистер Керр?

— Я живу там, леди Фэрфакс. В Донкастер-Холле.

Вероника поставила свою подпись там, где указал поверенный, стараясь держать свои чувства в узде. Позже, оказавшись одна, она сможет обдумать все, что он сказал, и решит, стоит ли ей беспокоиться.

Дела Монтгомери успешно завершились. Он заручился обещанием нескольких компаний немедленно удовлетворить его заказы и отправить в Шотландию все, что он счел необходимым. Лондон был слишком людным и перегруженным местом для него и его целей. Монтгомери вошел в свой городской дом, занятый мыслями о том, какой вид придать комнатам, полным воздуха, и остановился только при виде своей жены.

Вероника сидела на ступеньках лестницы.

Не требовалось быть ясновидящим, чтобы понять, что она раздосадована.

— Вижу, что вы ждете меня, — сказал Монтгомери.

Вероника не ответила, только встала, спустилась вниз по ступенькам, продолжая пристально смотреть на него. Но вместо того чтобы подойти к нему, она направилась в гостиную, не оглянувшись, чтобы удостовериться, что он следует за ней.

Монтгомери размышлял, не стоит ли отправиться в библиотеку и закончить составление списков необходимого оборудования, но отказался от этого. Со вчерашнего вечера, когда он решил, что лучше сохранить целомудрие, чем отправиться в постель к незнакомке, было ясно, что этого разговора не избежать.

Похоже, Веронику сердило такое решение.

Однако первый вопрос, который она задала ему, когда Монтгомери последовал за ней, оказался совсем иным.

— Вы возвращаетесь в Америку?

Монтгомери вошел в гостиную — просто, без изысков обставленную комнату, прямую противоположность той, где был заключен их брак.

Вероника сжала руки перед собой и подняла на него глаза.

— Вы берете меня с собой?

— Что заставило вас подумать, что я поеду в Шотландию без вас?

Облегчение отразилось в ее взгляде так мгновенно, что, если бы последние четыре года Монтгомери не изучал людей, находившихся под его началом, не заметил бы этой перемены.

— Когда мы отбываем? — спросила Вероника, прижимая ладони к бокам.

— Сегодня днем, — ответил Монтгомери, сознавая, что должен был сообщить ей об этом раньше.

Но он столько лет думал только о себе и так привык к этому, что ему еще предстояло усвоить: следует принимать во внимание и потребности окружающих.

— Поезд отправляется в два. Вы будете готовы к этому времени?

Вероника кивнула.

Монтгомери подошел к софе, стоявшей под прямым углом к камину. Обтянутая зеленой тканью с цветами, на его взгляд, она обнаруживала слишком женский вкус. Вполне возможно, что в Англии гостиная находилась в ведении женщин.

Вероника не села рядом с ним. Вместо этого она осталась стоять лицом к нему и повторила свой первый вопрос:

— Вы возвращаетесь в Америку?

— Почему вы спрашиваете?

Вероника шагнула к нему, потом еще раз и остановилась, только когда оказалась на расстоянии вытянутой руки от него.

— Почему вы обеспечили мое будущее?

Монтгомери не ответил, и она продолжала мрачно смотреть на него и стоять перед ним, как если бы он был мальчуганом в коротких штанишках, а она отчитывала его за провинность. А ему не особенно нравилось, когда его отчитывали.

Монтгомери откинулся на спинку софы, сложил руки на груди и посмотрел на нее.

— Вы очень хорошо позаботились обо мне, Монтгомери. Это на случай бегства?

— Бегства? — спросил он удивленно. — Я просто позаботился о вас, Вероника, — добавил Монтгомери. — И будьте этим довольны.

С минуту она внимательно изучала его лицо, будто не доверяя словам.

— Вчера вы не пришли ко мне, — снова удивила она его.

Монтгомери никак не мог привыкнуть к ее прямолинейности. Вероника даже не думала кокетничать. И не пыталась укрыться за двойственностью выражений. Она шла напрямик и говорила что думает.

Женская хитрость и ухищрения не действовали на него, зато такая прямота зачаровывала. Как и голос. Ее шотландский акцент и то, как она произносила слова, заставляли их звучать по-новому, будто он только начинал учиться английскому языку и понимать его.

Как, черт возьми, ответить на ее жалобу?

— Я не готов лечь в постель с незнакомкой, — сказал он, не пытаясь скрыть правду.

Вероника продолжала молча смотреть на него и только несколько раз моргнула.

Неужели она питала к нему какие-то чувства? Или, Боже упаси, он начинал верить, что она обладает каким- то «даром»?

— Разве мы не перестанем быть незнакомцами, если вы постоянно избегаете меня?

— Я не избегал вас постоянно, — сказал он. — Еще не минуло и дня, как мы женаты.

— Прошел целый день, — ответила Вероника, бросая взгляд на часы на каминной полке.

— Вы всегда такая спорщица?

Вероника обдумала его вопрос и ответила:

— Думаю, так было, когда я жила с родителями. Мой отец поощрял дебаты. И я часто начинала спорить с ним и высказывать противоположную точку зрения, только чтобы доставить ему удовольствие.

Прежде чем Монтгомери собрался ответить, она сделала еще один шаг к нему.

— Вы даже не поцеловали меня.

— К чему мне было вас беспокоить?

Вероника снова смотрела на него, недоуменно моргая.

— Вчера вечером вы сказали, что я вас беспокою.

— О Господи, Монтгомери! Вы американец. Вы так не похожи ни на кого, с кем я до сих пор встречалась. Вы чужак. И было бы странно, если бы меня это не беспокоило.

— И все-таки вы хотели, чтобы я пришел к вам в постель.