Книга Тайна Несвижского замка - Сергей Иванович Бортников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Такого в моей практике ещё не было… – покрутил головой Цанава. – Чтобы комиссара госбезопасности не самой маленькой советской республики переподчинили какому-то штатскому хлыщу… Причём – целиком и полностью. Без объяснения причин, без всякого Якова. Да ещё и припугнули: мол, если хоть волос упадёт… Что ты за птица такая ценная, а?
– Птеродактиль! Летающий ящер.
– Не слыхал про таких…
– И неудивительно. Они вымерли. Несколько миллионов лет тому назад.
– Да? А ты, значит, выжил?
– Так точно… Вы, что же, не довольны таким зигзагом эволюции?
Тему эту Цанава предпочёл не развивать:
– Ладно. Замяли… Пойдём далее. Ты согласно своим служебным обязанностям только истуканами должен заниматься или ещё чем-то?
– Ещё, – так Ярослав ответил специально: пускай въедливый нарком поломает голову.
– Давай поговорим начистоту…
– Не имею права.
– Почему?
– Подписку давал.
– В органах?
– Нет, в кругах.
– Каких-таких кругах?
– Научных. В нашей повседневной деятельности не меньше секретов, чем у вас.
– Ну, не скажи!
Тем временем, выяснилось, что они забрались слишком далеко от центра села и, уже пришло время уточнить своё местонахождение, чтобы не заблудиться. Вот «подельники» и решили произвести, как говорят военные, рекогносцировку местности. Сначала на высокий песчаный «бархан» у небольшого перелеска, закрывающего деревеньку от разрушительных ветров, вскарабкался Яра, за ним – Лаврентий Фомич.
Где-то позади, за их спинами, на расстоянии приблизительно в полтора – два километра, рвался в небо острый шпиль костёла Сердца Иисуса, а впереди, точнее внизу, бежал, петляя узкой лентой на бескрайней равнине, хрустально чистый ручеёк с абсолютно прозрачной и, как выяснится вскоре, довольно прохладной, несмотря на жару, водицей.
– Может, ополоснёмся? – предложил Плечов и, не дожидаясь ответа, начал скатываться с горки прямо в узкий, но бурный поток, по пути обрушивая толстые слои мелкого жёлтого песка.
– С удовольствием! – не стал спорить Лаврентий Второй, бросаясь за ним следом. – Заодно очистимся, так сказать, от скверны.
– Ко мне много не прилипло, – плюхаясь с разгона в бодрящую влагу, отшутился Ярослав.
– Ты мне вот что скажи… – продолжил довольно отфыркивающийся комиссар. – Откуда тебе стало известно, что внутри круга, выложенного у входа в Сейловичский храм, может находиться один из входов в подземное царство?
– Интуиция!
– Ага… Ври да не завирайся. Что-то ты, братец, такое знаешь, о чём больше никому не ведомо. Только поэтому тебя держат на белом свете сильные сего мира.
– «Вивере ест цогитаре…» Жить – значит, мыслить. Цицерон. Я ничего нового не выдумываю – просто следую его заветам.
– Ты неплохо кукуешь по-латыни.
– Это должен уметь каждый дипломированный философ. Факт!
– Но ведь «немо насцитур доцтус»… Никто не рождается учёным!
– Браво! Браво! Ни за что бы не поверил, если б не услышал лично из ваших уст.
– Не стоит оваций, – хмыкнул Цанава. – Мои познания в языках далеко не безграничны. И не безупречны. Даже по сравнению с твоими. Однако, как говорят латиняне, «у знающих учись, а незнающих сам учи». И тогда тебе воздастся. Свыше…
24
Спать почему-то не хотелось. Совсем. То есть абсолютно.
Плечов вдруг вспомнил о найденном окурке и решил, пока есть время, тщательно исследовать его.
Запустил руку в карман своих модных брюк и… ничего там не обнаружил.
«Чёрт! Неужели я случайно вытряхнул „бычок“, когда снимал штаны, собираясь на вечернюю прогулку?»
Он включил свой суперфонарь и, плюхнувшись на колени, посветил под кровать.
Ни-че-го!
И тут позади Яры в помещение вспыхнул ещё один источник света.
Керосиновая лампа. В руках конечно же Цанавы.
– А не это ли ты ищешь, профессор? – злорадно поинтересовался он, показывая лежащий на его ладони окурок.
– Это, товарищ нарком, – признался Плечов. – Но, должен заметить, рыться в чужих вещах, по крайней мере, неприлично.
– Я и не рылся. А наши несвижские товарищи претензий не принимают. Они ведь просто выполняли приказ – пока мы с тобой плескались в родниковой купели.
– Понял, – устало вздохнул агент, давно сообразивший, кто выполнил неблагодарную «собачью» работу.
– Неприлично и даже, я бы сказал, – преступно – утаивать от следствия столь важные вещдоки, – тем временем поучительным тоном продолжал вести «воспитательную беседу» комиссар. – И врать нехорошо. Тем более государственным лицам. Как ты там говорил? «Старая копеечка»? Стыдно!
– Виноват, исправлюсь, – поспешил признать свои грехи Плечов.
– Горбатого могила исправит… Ладно, давай вместе эту «копеечку» рассмотрим. Авось что-нибудь и надумаем…
Агент положил на тумбочку окурок и навёл на него мощный луч света.
– К сожалению, ничего нельзя разобрать, дорогой Лаврентий Фомич. Хорошо различим только номер – «пять». Для более точных выводов понадобится лупа.
– Потерпи до утра – будет. «Бычок» давай сюда, пусть он у меня полежит. Так надёжнее.
– Но…
– И попрошу не спорить, профессор.
Чувствуя, что нарком не шутит, Ярослав покорно склонил голову:
– Слушаюсь!
25
После освежающих водных процедур ночной сон был на диво долог и крепок. В итоге Плечов впервые в жизни проспал.
Хотя… Никуда в то утро он не торопился. И знаменитый «внутренний будильник» не заводил.
Но… Без пяти семь – это серьёзно.
Обычно в шесть ноль-ноль он уже был на ногах.
Бегать не хотелось. Накануне они с наркомом дали слишком «взрослую» нагрузку для своих, измученных приключениями последних дней организмов; значит, лучше немного отдохнуть и поваляться ещё часок-другой в свежей, чистой, хорошо накрахмаленной постели.
Однако вскоре эти леностные планы пошли коту под хвост.
Началось с того, что с улицы донёсся визг тормозов.
Ярослав отодвинул в сторону оконную занавеску и увидел на подворье вдовушки… живого Акакия! Тот как раз вылезал из наркомовской машины, при этом чуть не снеся широченными плечами дверцу.
«Чур меня! Чур! – только что не перекрестился Плечов. – Он ведь умер – от гомофилии, лицезрея пущенную мною собственную кровушку[35].
Ан нет! Оказывается, ничего с ним не случилось…
Стоп!
Кого тогда зарыли в землю близ дачи наркома?
А вот этого ты, братец, как раз и не видел. Цанава сказал, что закопал тело в лесу… Но верить безоговорочно такому лгуну и самодуру – себя не уважать.
М-да… Пойду-ка я лично поглазею на плоды чудесного воскрешения».
Учёный вышел из дома и чуть было не сбил с ног комиссара, который, как выяснилось, уже дожидался на крыльце утренних гостей.
– Как я рад, дорогой, что ты смог приехать! – воскликнул он.
– Что тогда говорить обо мне, батоно Лаврентий? – гигант раскинул в стороны накачанные руки и заключил своего патрона в крепкие объятия. – Жизнь без вас не в радость, а в тягость!
– Ты один?
– Нет. С водителем.
– А Жигачёв?
– Он не смог. Супруга его – Валентина Петровна, если помните, – тяжело
