Книга Девочка без имени. Исследование психотравм для специалистов и переживших - Ирина Владимировна Исаева

вырастет, станет проституткой». В моем присутствии отец занимался сексом с мамой и с другими женщинами, брал меня с собой, как он говорил, «на блядки». Я видела, как занимались сексом мама и отчим, ее сестра с моим отцом, а потом со своим парнем.

Когда мне исполнилось десять лет, отца посадили в тюрьму за убийство, но просидел он там недолго, его оправдали. После освобождения он ушел от нас к сестре того мужчины, которого убил.

Денег постоянно не хватало. Особенно для меня, потому что я понимала и принимала нужду, а моя сестра была более требовательной и говорила, что если на водку деньги есть, значит, и для нее найдутся.

Когда появился отчим, стало еще страшнее, потому что в ход пошли не только кулаки, но и топоры, ножи, бутылки, банки, табуреты – все, что попадало под его руку. Какое счастье, что это уже в прошлом!

Я знаю, что переживает травмированный, изнасилованный человек не по учебникам, а в реальности. Пока я вспоминала свое детство, постепенно прорабатывала свои травмы, возвращала чувствительность телу, душе.

Сейчас я выдерживаю человеческое горе, слезы, могу сочувствовать людям, которые пережили подобное. У меня получается помогать им – возвращать их телу чувствительность, растапливать лед в их душах, возвращать краски и звуки мира. Мне нравится это делать. Поэтому я работаю с травмой.

У меня есть уникальная возможность понять процессы, которые происходят внутри человека, пережившего травму, через собственную жизнь и теоретические знания.

Освобождающим переживанием стало осознание, что психика защитила меня расщеплением на три части:

• здоровую, с помощью которой я дальше росла, взрослела, училась, получала профессию, выходила замуж, рожала детей и воспринимала реальность;

• выживающую, которая сорок три года держала меня в неведении о том, как на самом деле я прожила свое детство, и таким образом служила защитой от боли воспоминаний;

• травмированную, из-за которой я вновь и вновь наступала на одни и те же грабли долгие годы и не могла понять, увидеть, что со мной происходит. Потому что случилось то, что называется травматической амнезией, когда человек вытесняет неприятные события из памяти. Добавлю, что такое постоянно встречается в групповых занятиях, когда участники говорят, что плохо или совсем не помнят свое детство.

Не менее важным стало знакомство с психологическим состоянием и психологическим смыслом защитной реакции на разных этапах проживания травмы. Основным пониманием стало то, что я жила долгие годы в стадии шока, оцепенения. Хотя продолжительность стадии проходит от нескольких секунд до нескольких часов, но в моем внутреннем мире моя травмированная часть в замершем состоянии жила несколько десятков лет.

Чувствовать свое тело, свои реакции на внешние раздражители я начала только после встречи с психологией. До этого времени большую часть жизни у меня отсутствовал аппетит, мне было все равно, что я ем и какой вкус у еды. Я не чувствовала силу в руках, очень медленно и мало двигалась. До сих пор, даже после нескольких лет психотерапии, у меня наблюдается крайняя чувствительность к свету и звукам. И все эти годы я жила с ощущением беспомощности и постоянной тревоги.

Похоже, что моя здоровая часть оказалась сильнее травмированной благодаря выжившей, которая вытеснила из памяти все и оставила только телесные переживания, причины анемичности которых были недоступны сознанию и списывались на меланхолию.

Мое посттравматическое стрессовое расстройство проявлялось в следующих особенностях.

• Я прикладывала усилия, чтобы избежать действий, мест и людей, которые пробуждали во мне воспоминания о травме: я уехала из Иркутской области, где прошло мое детство, от своей семьи; долгие годы у меня не было желания с ними общаться, пока не началось выздоровление. И до сих пор, когда приезжаю в места моего детства, я не могу там находиться более трех-пяти дней.

• До пятидесятилетнего возраста я не могла вспомнить не только о важных аспектах травмы, но и о самой травме как таковой. Теперь я знаю, что это называется психогенная амнезия.

• До сих пор мне легче живется с чувством отстраненности и отделенности от остальных людей. Только сейчас я с большим трудом учусь жить рядом, но еще не вместе с ними.

• Сейчас я с грустью осознаю свою сниженную способность к любви. Мне кажется, что я не скучаю по дорогим людям, и я бы очень хотела больше давать любви своим детям. К сожалению, мне не удалось пережить глубокую привязанность и любовь к родственникам.

• Я легко расстаюсь с людьми и потом могу их долго не вспоминать, даже если мне рядом с ними было хорошо.

Другой вариант выживания после утраты любви в детстве, который приносят мне клиенты, – сильный страх перед разрывом имеющихся связей. Некоторые выбирают очевидно плохие связи, чем никакие. Сама мысль о возможном одиночестве повергает таких людей в ужас и пробуждает в памяти чувства, которые они переживали в детстве, когда выживание было напрямую связано с принадлежностью семье.

Между тем здоровые взаимоотношения взрослых людей, как я теперь знаю, базируются на свободе и равенстве.

Свобода имеет право беспрепятственно выражать свои потребности или желания; равенство отношений предполагает, что каждый партнер находится в отношениях ради себя самого, а не для того, чтобы служить другому.

Если человек, находясь в длительных отношениях, не может выговориться, не может высказаться до конца, он не свободен; если он должен служить другому, то между ними нет равенства.

Сознательное «Я» травмированного человека действует как наблюдатель того, что происходит в теле. А вот субъективное телесное ощущение личности, которая переживает некоторое событие или действие, у такого человека отсутствует. Связь между наблюдающим «Я» и действующим «Я» разорвана. Поэтому то, что очевидно для большинства людей, совершенно не очевидно для травмированной детской части. И она привычно следует за убеждением, однажды и надолго принятым еще ребенком, что ее потребности не важны, она сама не важна, пока в результате психотерапии не начнут формироваться новые нейронные связи.

Иногда я подозревала в себе паранойю, так как не могла сосредоточиться и оставаться внимательной, от этого часто раздражалась и даже позволяла себе вспышки гнева, а чтобы как-то оправдать свои ошибки, перекладывала их на других. Уровень настороженности, гипербдительности порождал состоянии постоянного ожидания угрозы и заставлял находить повторяющиеся ситуации стресса. Самое сложное переживание – это чувство беспомощности в предотвращении травмы, что привело меня к изменению «Я-концепции» и образа мира. До сорока лет мою жизнь сопровождали чувства вины, стыда, заниженная самооценка, сильная тревога и страхи. Эти симптомы практически исчезли после восстановления в моей памяти событий из детства. Осознание, что это ПТСР, меня очень успокаивает.

Я