Книга Предатель стреляет в спину (сборник) - Олег Михайлович Блоцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Судьба», – вновь подумал Виктор, затягиваясь сигаретой после хорошего глотка водки.
Он верил в судьбу. Вернее, жизнь там заставила его поверить в нее. Да и как было не поверить?
Множество больших и малых событий на войне убедили его в том, что КТО-ТО направляет жизнь людей, исключая всякие случайности.
И если кому-то казалось, что он сам, лишь благодаря собственному умению и сноровке, выживает на боевых, то Виктор совсем не был уверен в этом. По его убеждению, при всем этом непременно необходимо везение, удача, а попросту говоря – судьба. И отчаянная вера в нее!
А как иначе объяснить, что буквально через неделю после прилета Файзи Егоров попал в госпиталь? Еще через четыре дня таджик погиб. Его взяли-таки в одном из кишлачков духи, сожгли бэтээр, перестреляли уцелевших солдат, а самому таджику, по счастью уже мертвому, отрезали голову и разрубили на куски тело.
Виктор очень переживал смерть друга, но нисколько не винил в ней себя. Это была судьба.
Только в Союзе, когда напряжение войны постепенно оставляло его, начал окончательно понимать Виктор, какая все-таки это непредсказуемая, загадочная и очень капризная вещь – судьба.
И в мгновение, подобно зигзагу молнии на небе, жизнь твоя тоже может перевернуться так, как ты не представляешь даже в самых кошмарных, бредовых снах.
Всего три дня назад Егоров был с девушкой в ресторане. Они сидели за отдельным столиком, пили «Массандру» и смотрели в глаза друг другу. Они улыбались и молчали. К чему в такие моменты слова? Они лишь помеха!
«Я знаю, для чего выжил, – думал Виктор, глядя на тонкие красивые пальцы, которые держал в руке. – Знаю – чтобы встретить ее».
Счастье, охватившее его в те минуты, несло, как ласковая утренняя морская волна, наполняя свободой, радостью и восторгом.
Вспоминалось военное прошлое: рваные заскорузлые бинты; капельницы; резкий невыносимый свет, бьющий в глаза; звон блестящих никелированных инструментов; горячие капли пота, текущие с висков хирурга на его обнаженную грудь; жгуты пуль, змейками секущие дорогу вдоль и поперек; ужасный, вымораживающий всего тебя до донышка холод в горах во время ночевок, когда костер разводить нельзя; раскаленная броня, которая, казалось, прожигала пальцы, а спрятаться от солнца негде, ибо в чреве бронетранспортера во много крат хуже, да еще неизвестно, чем была напичкана эта грунтовая дорога – минами или фугасами.
Все это виделось Виктору, и он постоянно говорил себе: «Выжил! Выжил! Выжил!» – радуясь тому, что судьба оказалась к нему милостивой.
Они танцевали, и Егорова дурманил запах ее волос. Он держал ее за талию, и у него кружилась голова.
– Не верю, – сказал Виктор тогда, – не верю, что так будет всю жизнь.
– Почему? – удивилась девушка. – Конечно, будет. Прошлое не вернется. Как оно может прийти обратно?
– Оно во мне.
– Забудешь! – уверенно предположила девушка.
– Забуду! – подтвердил Егоров, нежно прижимая ее к себе.
В тот вечер выкинуть прошлое из головы не удалось.
В зале Виктор заметил парнишку в белой рубашке с коротким рукавом. Рядом, у стены, стояли прислоненные костыли.
«Афган», – почему-то сразу безошибочно определил офицер, предполагая, что у парня нет ноги.
Инвалид пил водку, чокаясь с двумя ребятами, и что-то им говорил. Те, в свою очередь, машинально и равнодушно кивали, быстро цепляясь взглядами за девушек, входящих в ресторан.
Вскоре они переметнулись к другому столику, оставив собеседника в одиночестве. Тот немедленно налил полную рюмку водки, опрокинул ее, задрав подбородок вверх и двинув кадыком, а затем принялся задумчиво жевать горбушку черного хлеба, предварительно посыпав ее солью.
– Давай поменяемся местами, – предложил Виктор, когда они вернулись к столику.
Девушка удивленно взглянула, но тут же молча подчинилась.
Егоров вновь держал ее пальцы, однако прежнего ощущения счастья не было. Ему не хотелось оборачиваться. И чем сильнее он не желал этого, тем непреодолимей тянуло повернуть голову. В какой-то момент он сделал это.
Инвалид стоял за столом, сгорбившись и опираясь на костыль. В правой руке он держал рюмку. По всему было видно, что мыслями парень был далеко-далеко. И Виктор понимал его мысли. Как часто в абсолютном одиночестве он сам так стоял.
– Извини, – сказал Егоров девушке, наполняя до краев вином свой бокал. – Извини. Не обижайся! – И тоже встал.
Инвалид оглянулся, вздрогнул, и, немного погодя, губы его тронула улыбка. Офицер чуть приподнял бокал. Парень повторил движение.
Выпили они одновременно, а затем вновь посмотрели друг на друга. Егоров улыбнулся, кивнул и сел.
– Третий тост, – пояснил он. – Его пьют за погибших там. Раньше при тебе я не делал этого. Не хотел лишних воспоминаний.
Девушка закусила губу и качнула головой.
Егоров вновь помимо воли оглянулся. Инвалид с трудом выполз из-за стола, встал на костыли и направился к ним, выбрасывая тело вперед и ступая на правую ногу.
Увидев жалкий остаток левой, который не могла скрыть даже вольно приспущенная штанина, Виктор сгорбился, у него чаще застучало сердце. Стало нестерпимо стыдно и больно. Настолько, что захотелось немедленно, даже не знакомясь, уйти.
– Давайте ко мне, ребята! – широко и радостно улыбался инвалид, протягивая руку в приветствии. Егоров вскочил, пожал ее и, стараясь не смотреть в глаза парню, ответил:
– К сожалению, мы уже уходим. Извини, брат. Но я обязательно к тебе сейчас подойду.
Лицо калеки исказилось, словно провел по нему кто-то наждаком. Девушка удивленно вскинула брови, но молчала даже тогда, когда парень отправился обратно.
Виктор сидел, сжимая в руке вилку. Если бы можно было, то сейчас он с удовольствием вонзил ее кому-нибудь в горло. Только вот кому?
Кровь била в виски. Щеки становились горячими, а ладони мокрыми.
– Сейчас мы уйдем, – наконец сказал Егоров. – Подожди на выходе, у зеркала.
Сникшая девушка покорно встала и взялась за сумочку.
Виктор расплатился и подсел к инвалиду. Тот спросил, где служил Егоров, и рассказал, что провел все полтора года на заставе под Кабулом, на джелалабадской дороге.
– Сто восьмидесятый полк, третий батальон, – продолжил Виктор.
Парень радостно вспыхнул, прибавив: восьмая рота.
Егоров понимающе прикрыл глаза, и они чокнулись.
– Пойдем ко мне в гости, – предложил парень. – Я хорошо устроился. Недалеко. У меня есть водка и «дурь». Ты хочешь «дури»?
«У меня другая «дурь», – подумал Виктор, а вслух сказал:
– Нет. – И для большей убедительности покачал головой.
– У тебя красивая девушка, – понимающе вздохнул инвалид.
– Знаю, – ответил Егоров, но слышать подобное от человека оттуда ему было особенно приятно.
Стыд и какая-то необъяснимая вина перед калекой, у которого война откусила, проглотив, ногу, душили Виктора и
