Книга Шиза, Хром и всякая хтонь - Влада Багрянцева

задумчиво произнес Дипломат, снова уткнувшись в телефон.

Шиза хотел было дождаться уже конкретной инфы, адреса или хотя бы района, где искать большого дядю, но в двери просунулся бодрый Антоша.

– А что вы тут делаете? Давайте все вместе поедим блины.

– Щас, дорешаем вопросики, – сказал Шиза, но Антон заныл в своей обычной манере, и пришлось идти с ним обратно на кухню, оставив Дипломата разруливать обещанное. То, что он спустя три дня сам спустился к завтраку, о многом говорило, и Шизе очень хотелось надеяться, что Антон в порядке.

– Мне с мясом! – заявил Антон, берясь двумя руками за тарелку из синего фарфора, – ел он только из нее. – Максимке с творогом! Он, который сегодня, любит с творогом!

– Я так и хотела, – Винни шлепнула лопаткой по поджаренному блину и поддела его снизу, перекладывая из глубокой миски на Антошину тарелку.

Кроме него Шизу никто по имени не называл, все привыкли к тем именам, какими пользовались с детства, да и вообще Антону разрешалось и прощалось больше, чем остальным, и совсем не из жалости – его и сейчас считали самым мелким, хоть и не самым младшим, но самым добрым в семье, потому самым уязвимым. А ведь было время, когда тот первым делился с Шизой спертыми из стола воспиталки конфетами, а потом, через несколько лет, именно он организовал план-кабан с похищением новогодних подарков: от редкого в те годы спонсора в середине декабря привезли целую машину красивых картонных коробок. Большую часть спрятали на складе, а то, что не влезло, вперли на стеллажи рядом с кухней – по мнению взрослых, это было надежное место. Во-первых, надо быть совсем наглым и безбашенным, чтоб таскать конфеты из-под носа злых теток с кухни. Во-вторых, и на стуле никто бы не достал до верха казенных стеллажей. Но только не Антон, который придумал схему по извлечению конфет из коробок без вреда для здоровья, и потому самый тощий на тот момент из всех, а это был Шиза, влез на шею самому высокому, а это была Винни, – тогда еще толстая, а потом, конечно, ее все переросли, – снимал коробки концом металлической вешалки за картонные ручки и подавал Бабаю. Бес, как самый главный, стоял на шухере и следил за процессом.

За вечер совершилось много таких заходов и из каждой коробки исчезло по десятку конфет – и не палевно, и в результате получился крупный навар. Чуть позже Бабай, бывший в их шайке на два года младше, но уже сообразительнее многих, пока Винни отвлекала воспиталок напускной истерикой, спер из ящика на кухне немного мандаринов, которые ждали своего часа появиться на столах через несколько дней, когда приедет проверка. В целом проверку детдомовцы скорее любили, чем нет – в те дни мяса давали больше и даже банан с йогуртом перепадали к обеду. В общем, тогда, в тот вечер с конфетами и мандаринами, Шиза впервые понял, что они – самая настоящая семья, к которой спустя время добавились Толян, Дипломат и Леший.

– А этот – идет или нет? – Винни села за стол, кивнув в сторону комнаты Дипломата, и бросила в Лешего салфетками, намекая, что есть руками жирнющие блины и пачкать скатерть ни хера не по этикету.

– Идет, – сказал Шиза и повернулся к Антону, который сидел как школьник за партой, сложив руки. – Антох, ты чё?

– Надо чтоб все, – ответил тот упрямо, – как в мандариновый день. Пока не все – не буду.

В эти, откровенно говоря, херовые дни все были готовы исполнять его капризы, хотя обычно никто такой покладистостью не отличался. Леший со вздохом положил половину блина обратно на тарелку. Шиза собирался встать, чтоб снова идти за Дипломатом, – пожрут они сегодня нормально или чё? – но Антон сам встал раньше и умотал, размахивая руками. Шиза ждал, что они вернутся вместе, но прошло минут пятнадцать, а их все не было. Поэтому он снова, несмотря на цоканье Винни, поперся к Дипломату, уверенный, что найдет его вместе с Антоном за какой-нибудь ерундой. Однако в комнате присутствовал один Антон, самозабвенно крутящий в руках кубик Рубика. И даже успел уже собрать всю красную сторону.

– А где?.. – Шиза обвел глазами комнату.

– А? – Антон заморгал, будто только проснулся. – Ушел. Надо.

– К-куда ушел? – напрягся Шиза. – К… к плохому человеку?

Антон втянул голову в плечи и насупился:

– Не скажу. Я обещал не говорить. Нельзя говорить улицу.

– Так ты знаешь даже у-улицу, на которую он п-поехал? Антош, па-а-асмотри на меня. – Шиза сел на корточки, глядя снизу вверх и держась за подлокотники компьютерного кресла. – Это п-п-плохой человек. Если ты мне не скажешь, то у Дипа т-тоже будет ды-ды-дырочка в г-голове. Ты же не хочешь, чтобы у него б-была д-дырочка в голове? Д-да?

Антон издал звук, похожий на мычание, и завертел кубик с еще большим усердием. Если начать его допрашивать дальше, то он станет раскачиваться взад-вперед и вообще перестанет реагировать на что-то, кроме своих любимых разговоров о мощности движков летающих тачек будущего и еще какой-нибудь фигне в стиле кружка юных «выдумщиков», как их любила называть Оля. Он уже почти не реагировал, судя по глазам, и Шиза не умел с ним таким разговаривать. Никто не умел – кроме Оли.

– С-сиди тут, – приказал Шиза, как будто Антон мог куда-то уйти в таком своем состоянии, затем зашел в спальню, заперся, достал из ящика комода спрятанный под шмотками уродский флакон духов с белой пумпочкой, купленный Олей на барахолке, – «Ландыш серебристый». Почему-то она была без ума от них, а еще от песен Вертинского, которые Шиза знал наизусть тоже благодаря ей. Про кружевные трусы он старался не вспоминать.

– Да где, сука… – он шарил рукой под кроватью, пока не нашел маленький квадратный чемоданчик – внутри хранился патефон, приобретенный на все той же барахолке. Шиза щелкнул крышкой, открывая его, и взялся за ручку, чтобы завести механизм. Граммофонная пластинка осталась тут с прошлого раза.

Что вы плачете здесь, одинокая глупая деточка, Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы?[10]

От искаженного, трещащего голоса ушедшей эпохи у Шизы