Книга Негры во Флоренции - Ведрана Рудан

Сьюзи давно живет со своей старухой в Америке, а бабушка их жила здесь. Два раза в год они сюда прилетали, бабушка не хотела ехать за океан. Сьюзи мне рассказала, мы с ней были в «Четырех львах», там такие ступеньки, о них нужно в газетах написать, чего девочкам тратить деньги на аборт, достаточно грохнуться на этих ступеньках, все остальное оплатит социальное страхование.

Так вот, Сьюзи мне рассказала:

— Наша бабушка сломала бедро, соседи нам позвонили, мать просто обезумела, но прилететь сразу мы не смогли. Она позвонила в больницу, врачи ей сказали: не волнуйтесь, все будет в порядке. Соседи отнесли врачам деньги и сказали прооперировать бабушку так, чтобы она осталась жива. Действительно ли соседи заплатили или положили наши деньги в карман, один бог знает. Короче, нам сообщили, что бабуля умерла, мы прилетели, сожгли ее, подали заявление о смерти и по знакомству договорились, что дело о наследстве рассмотрят сразу же, без очереди. И оказалось, что наша бабушка-партизанка все оставила Церкви. Таким было ее последнее желание, когда она оказалась в реанимации. Мою старуху чуть удар не хватил. Но на суде рассматривался иск моей старухи, живущей в Америке, против договора о пожизненном содержании монашками, который был в руках судьи. Монашка ухаживала за нашей больной бабушкой три дня, ровно столько потребовалось врачам и монашке, чтобы получить бабушкин автограф, а потом ее убить.

Я спросила Сьюзи:

— Скажи, какая это больница, какие врачи, я приглашу нашу бабушку в «Четыре льва» и спущу ее со ступенек. Хотелось бы мне посмотреть на выражение лица монашки после того, как она от моей бабушки добьется автографа и отправится в суд…

— Ты что, сдурела, — сказала мне Сьюзи, — они собирают информацию прежде, чем прийти к какому-нибудь старику, безземельные и бесквартирные могут спокойно подыхать в больнице, ни одна служанка божья и каплей воды не смочит пересохшие губы этих несчастных, пардон, да они в больницы и не попадают.

— Ты необъективна, — сказала я, — просто вы остались без дома, и ты теперь поливаешь грязью всех монашек, и всех попов, и всех врачей. Это совсем не о’кей.

— Конечно не о’кей, — сказала Сьюзи, — но сейчас попы продают наш дом, дали объявление, мама его собирается купить на чужое имя, чтобы до них не доперло, потому что если допрет, то они вздуют цену, смотри, справедливость все-таки есть.

— Это ты смотри, справедливость действительно есть, — сказала я, — это ты не верила в справедливость, а не я, я в справедливость верю.

Я не спросила у нее, зачем тому, кто живет за океаном, покупать дом в Кроэйше, но если бы она сказала что-нибудь про хорватский закат, я бы, честное слово, просто блеванула прямо на меню «Четырех львов». Ух, как там топят, с ума сойти.

За два дня до причастия поп нам сказал: «Скажите вашим крестным, чтобы принесли вина и пирожных, и пусть не тратят деньги на подарки вам, а лучше вознаградят Церковь. Внизу, на перекрестке, сами видели, мы сняли старого Иисуса, он тотально сгнил, потому что был деревянный, мы там поставим нового Иисуса, побольше, а на это, дорогие мои, потребуется немало денег. Новый Иисус стоит недешево». «Сколько нужно сдать?» — спросила я. «Каждый дает по совести», — сказал поп. Тогда я еще не знала, что произошло с бабушкой Сьюзи, которая сломала бедро и в результате распрощалась и с жизнью, и с собственным домом, поэтому дала Мике, Мика это моя крестная, сто кун, чтобы она сдала попу на нового Иисуса.

Вообще-то я другое хотела сказать. Я покрестилась и причастилась, и, если бы моя старуха это узнала, она бы меня убила, про бабушку я и не говорю, и я пришла к тому попу, потому что хотела выйти замуж в церкви. Да, я именно что хотела и подвенечное платье, и рис, и «кадиллак» перед церковью, и букет. А оказалось, что если я выйду за Дамира, то у меня нет шанса венчаться с ним в католической церкви. Он вовсе не заклинен на том, что он серб, так что у меня нет и другого шанса, я имею в виду, что нет шанса прогуляться с ним вокруг их алтаря, чтобы потом поп, похожий на толстую бородатую обезьяну, что-то положил мне на голову, знаю, я смотрела фильм «Моя большая греческая свадьба», короче, такого шанса тоже нет. И ничего не получится и с католической гориллой, нет шанса. В последнее время я то и дело повторяю это «нет шанса». И нет шанса отделаться от этого. Ох, как же мне жарко, и менсы опаздывают. Я знаю, что не беременна, у меня грудь набрякла, так всегда бывает перед этими делами, это не то, я бы и не горячилась, если бы не случай с Мирелой, которая влипла, хотя каждый день проверялась по мэйбибеби.

Ну и чему после этого в наше время можно верить? И еще в такой момент? Не хочу впадать в бед из-за ложной тревоги, я читала, что всего пять процентов подозрений становятся фактом, девяносто пять рассасываются сами собой, надо просто сходить к гинекологу.

Если влипла, то пойду на аборт, дорогой братик, а эту кассету ты сможешь послушать, только если я на аборт не пойду.

Не собираюсь оглашать свои интимные подробности.

И ты не сможешь сунуть мне между ног свой болезненно любопытный нос.

БЛИЗНЕЦЫ

— Эй, Перо, слышишь, что говорит наша мама? Эй, Перо, слышишь, что говорит наша мама? Эй, Перо, ты спишь?

— Не ори!

— Ты слышишь, что говорит наша мама?

— Сегодня Рождество, желаю тебе счастливого Рождества и счастливого Нового года.

— Откуда ты знаешь, что Рождество?

— Я слушал Хорватское телевидение. «А теперь, дорогие телезрители, давайте вместе зайдем в теплый хорватский дом, с нами и отец Марко, у него в руках блюдо с запеченной индейкой с картошкой, сестра Анна несет большую кастрюлю с горячим супом. Постучим в дверь скромного дома семьи Йосич. Добрый день, госпожа Йосич». Потом госпоже Йосич вручили индейку и суп, журналист остался перед дверью, в скромный хорватский дом площадью восемнадцать квадратных метров внесли камеры, я слышал, как смеются восемь маленьких хорватов, и еще слышал как они хлебают суп, девятый был у мамы в животе. Пусть наша мама отправляется на аборт. Пусть! Я бы не хотел, чтобы на Рождество в наш скромный хорватский дом пришло Хорватское телевидение и «Каритас»!

— А я бы хотел, чтобы в наш скромный дом пришли Хорватское телевидение и «Каритас». Программу «Дневник» смотрит миллион хорватов, если каждый из них пошлет нам всего по одной куне, то мы станем миллионерами и сможем выбраться из дома, где в тесноте, да не в обиде. Наша мама будет нами довольна, она скажет: дети мои, вы помогли мне выбраться из скромного хорватского дома.

— Хорватское телевидение не приходит в скромные дома, где визжит один ребенок…

— Нас двое…

— Если ты умрешь при родах, я останусь один…

— Если ты умрешь при родах, один останусь я…

— И ты не получишь миллион кун.

— Хочу родиться! Мама получила поздравление «Счастливого Рождества и Нового года, желаем тебе оптимизма, Бранка и Борис».