Книга Жизнь забугорная - Татьяна Окоменюк

туристов. Первые дни она вообще ходила с открытым ртом, удивляясь всему подряд: странным двухэтажным именам, загоранию в полуголом виде, невероятному количеству татуировок на телах отпускников. Тому, что внуки называют дедушек и бабушек по именам, а часто вообще оказываются не внуками, а детьми пожилых родителей. Отсутствию комплексов по отношению к своим безобразным тушам, втиснутым в узенькие бикини, пирсингу в самых неподходящих местах, раскованности курортных нравов. Девушка чувствовала себя Алисой в стране чудес.

Когда в очередной раз она открыла рот, увидев, как совершенно лысая девица в десантных ботинках взасос целует аппетитную полуголую блондинку, рядом с ней кто-то рассмеялся.

– Тургеневская девушка, попавшая в Содом и Гоморру. Картина маслом, – произнёс красавец-брюнет в солнцезащитных очках и джинсовой кепке.

– Как вы узнали, что я – русская? – удивилась Ольга.

– Дедукция. Место твоего рождения написано у тебя на лбу крупными буквами. Давай дружить.

Улыбка парня подействовала на девушку, как кипяток на кусочек сахара, и она с радостью приняла предложение нового знакомого.

Жил красавчик в её гостинице. О себе рассказал немного: живёт в Германии, здесь находится в командировке – снимает рекламные ролики для туристических фирм.

Ольга влюбилась в него с первого взгляда. По её мнению, у Макса не было недостатков – одни достоинства: остроумен, находчив, галантен, щедр…

Парень дарил ей причудливые цветы, катал на катере, возил на экскурсии в Барселону и Сарагосу, снимал на фоне экзотических кружев дворцов и мечетей, читал наизусть Хайяма и Бодлера…

В вечерних сумерках влюблённые гуляли по набережной, в отель возвращались за полночь и до самого утра предавались любовным утехам.

Впервые в жизни Ольга почувствовала себя бесконечно счастливой. Рядом с Максом она испытывала абсолютную уверенность в том, что он и есть та самая половинка, с которой, по древнегреческой легенде, её когда-то разлучила судьба. Предсказание гадалки сбылось в точности: она купалась в море цветов, море шампанского и море, любви…

Единственное, что огорчало девушку, – пассивность любимого. Он не строил планов на будущее, избегал темы продолжения их отношений в Германии, не интересовался её адресом и телефоном, а ведь до отъезда оставалось всего ничего.

Ольга боялась форсировать события. «Вдруг ему осталось совсем чуть-чуть, чтобы созреть до серьёзного решения, – рассуждала она. – Нужно просто продлить моё пребывание здесь».

Приняв решение, девушка спустилась в холл и направилась к кабинкам телефонов-автоматов. Сейчас она поделится с тётей Соней свалившимся на неё счастьем и выпросит у неё дополнительную недельку отпуска за свой счёт.

Девушка вставила телефонную карточку в щель аппарата, набрала знакомый номер и вдруг услышала голос Макса из соседней кабинки:

– Придётся задержаться на сутки-другие – постельные сцены вышли хреново… Скорее всего, освещение… Этой романтичной идиотке только при свечах подавай. При дневном свете её, видишь ли, клинит… Да коза одна, из наших… Не кипятись, пересниму тебе сегодня весь порно-ролик. Бабки готовь…

В это время в трубке раздался щелчок, и Ольга услышала звонкий голос Маринки:

– Физиотерапевтическая практика Софии Шварц. Чем могу вам помочь?

Ольга молчала.

– Кто там, Мариша? – раздался зычный бас тёти Сони. – Небось, земляки наши безъязыкие менжуются. Дай-ка мне трубочку.

Слёзы застлали девушке глаза, в голове у неё зашумело, и она стала медленно сползать по стене кабинки.

– Алло! Говорите же, наконец! Кто это? – настаивала на контакте фрау Шварц.

С трудом разлепив побелевшие губы, Ольга прошептала:

– Одна коза…

Меланхолическая серенада

«Здравствуй, Натан! Искупался я, наконец, в Красном море, покатался по Нилу на древнем «колёсном» пароходе, прижался лбом к великим пирамидам, полетал на планере над пустыней.

Э-э-эх! А до чего ж хороши молоденькие египтянки – прям тебе Нефертити с Клеопатрой в одном флаконе».

Аркадий Борисович мечтательно поднял глаза к лазурно-голубому небу, полюбовался похожим на овечку облачком, опустил взгляд на толстый глянцевый журнал, служивший подставкой для его письма, и вернулся к своим впечатлениям.

«Так вот, Натан, побывал я на Восточном базаре. Мама родная, чего там только нет! Там есть всё: шёлковые ткани, маски чудовищ, ароматические масла, золотые и серебряные украшения, специи, покрывала и скатерти, папирусные закладки для книг, караваны кожаных верблюдов всевозможных размеров… Кстати, о верблюдах. Произошла там со мной одна хохма: захотел я сфотографироваться в одежде бедуина верхом на двугорбом верблюде. Договорился с погонщиком. Тот головой затряс, мол, не вопрос и подсадил меня на животное. Сам же и снимки сделал моим фотоаппаратом. А когда я возжелал слезть, бедуин мне помочь отказался и фотоаппарат мой себе за пазуху положил. В общем, пришлось вымогателю дать десять евро. Такая же скотина, как и его верблюд. Фотик-то он отдал, но его у меня на базаре потом всё равно украли. Поэтому не могу тебе выслать себя на верблюде. Уж не обессудь».

Аркадий Борисович снял очки, протёр бумажной салфеткой, водрузил их на макушку. День был погожий, солнечный. До обеда оставалось минут сорок. Так что письмо закончит он и даже опустит его в почтовый ящик, желтеющий у соседней скамейки.

«Сейчас, Натан, я отдыхаю в санатории, – продолжил он свою эпистолу. – В нашем с тобой возрасте дальние перелёты уже не рекомендованы. Вот и приходится после Египта поправлять здоровье. Но я не жалею, нет.

Помнишь, как на гастролях в Болгарии мы с тобой мечтали о «настоящей» загранице? Ты страсть как хотел увидеть Париж, а я тогда бредил Египтом. Мечтал снять на видеокамеру каменных сфинксов и знаменитую маску Тутанхамона, спуститься по длинному лазу в пирамиды, «Аиду» Верди посмотреть в оригинальных декорациях. Так вот, я её посмотрел. И в пирамиды проник. И в каирском музее маску эту сфотографировал. Правда, фотик у меня украли. Но я тебе, кажется, об этом уже писал.

Теперь и умереть можно, раз все мечты сбылись. Да шучу я, шучу. Ещё не все. Вот выйду «на свободу», куплю новый Мерседес. Уже присмотрел один подходящий».

Аркадий Борисович зашелестел страницами журнала. Рекламу курортов сменила автомобильная реклама. На глянцевом развороте полуголая девица возлежала на капоте супер-машины. Внизу кроваво-красными буквами было набрано: «Mercedes Benz ML55 – это серьёзно!»

– Самое то, – потёр руки Аркадий Борисович и углубился в чтение, лишь иногда отвлекаясь на новенькую медсестричку, выглядывающую из окна второго этажа.

Девушку звали Грета. Она не сводила глаз с пожилого господина в растянутых тренировочных брюках с широкими белыми лампасами. Тот уже больше часа, покачивая на весу видавшим виды шлёпанцем, сосредоточенно конспектировал содержание какого-то толстого журнала.

– Герр Крюгер, – обратилась медсестра к толстому лысому доктору, набирающему на компьютере мудрёный текст, – а правда, что герр Кацман был когда-то известным музыкантом?

– Погоди, Гретхен, сейчас закончу, – пробасил тот. – Сооруди-ка пока кофейку.

Когда девушка вернулась из подсобки, психиатр уже стоял у окна, наблюдая за пациентом.

– Шизофрения. Депрессивный синдром, – почесал он за ухом остро отточенным карандашом. – Перенёс сильнейший стресс. К нам поступил из травматологии… Его, деточка, сильно избили