Книга Восстание в пустыне - Томас Эдвард Лоуренс

в пищу для верблюдов.

Ночью некоторые из наших верблюдов разбрелись, и нашим людям пришлось так долго разыскивать их, что было уже около восьми часов, когда мы, перекусив, снова двинулись в путь. Дорога лежала через обширное поле лавы. Мы безостановочно ехали до полудня, а затем расположились отдохнуть до трех часов прямо на голой почве. Мы считали необходимым сделать на этом неудобном месте привал, опасаясь, что приунывшие верблюды, привыкшие к песчаным путям прибрежной равнины, могли обжечь свои мягкие ноги о раскаленные солнцем камни и захромать.

Когда мы опять сели на верблюдов, дорога ухудшилась, и нам пришлось беспрестанно объезжать огромные пространства, заваленные глыбами базальта, или глубокие желтые водостоки. И вновь мы восхищались уверенностью, с которой Ауда вел нас по извилистым тропам меж скал.

Истинная пустыня

На заре сели в седло и вскоре добрались до Дераа, о котором Шараф рассказал нам, что там мы найдем воду. Мы оставались здесь до полудня, так как находились очень близко от железной дороги и должны были напиться воды и наполнить ею наши мехи, готовясь к долгому переходу до Феджра.

Во время привала Ауда позаботился, чтобы двое из наших людей натерли моего верблюда маслом для устранения нестерпимого зуда от коросты, недавно покрывшей его морду. Сухие пастбища страны билли и зараженная почва Ваджха произвели опустошение среди наших животных. В отрядах Фейсала не было ни одного здорового верхового верблюда. В нашем небольшом отряде верблюды слабели с каждым днем. Насир беспокоился, что во время предстоящего форсированного похода многие из них падут, оставив своих всадников в пустыне на произвол судьбы.

Без четверти четыре мы уже сидели в седлах, спускаясь по вади Дераа меж отвесными и высокими склонами изменчивых песков. Немного погодя трое или четверо из наших людей, опередив весь отряд, ползком вскарабкались на песчаную вершину, чтобы высмотреть железную дорогу. Она казалась безлюдной.

Наши понурые верблюды смогли спокойно пересечь долину, железнодорожное полотно и следовавшую дальше равнину и затем укрылись в песках и утесах, лежавших на другой стороне.

Между тем некоторые из наших людей подложили пироксилин под рельсы и начали поджигать запалы, наполняя пустую долину отзвуками многократных взрывов. Ауда впервые видел динамит и с ребяческим удовольствием разразился наспех придуманными стихами о его мощи и великолепии.

Мы перерезали три телеграфных провода и привязали их концы к седлам шести верховых верблюдов. Удивленные животные отбивались от звенящей, путающейся проволоки, волочащейся за ними. Наконец мы освободили их от нее и, смеясь, двинулись дальше в наступивших сумерках.

Утром, около четырех часов, мы уже подымались в гору, пока наконец не вскарабкались на плоскогорье, с которого открывался беспредельный вид на восток. Поднимающееся солнце затопило все ярким светом и отбрасывало длинные тени. Совсем рассвело: потоки солнечного света, падавшего прямо в лицо двигающимся фигурам, пронизывали каждый камень в пустыне.

Бедуины Феджра, любящие давать прозвища, назвали свою равнину Эль-Хаиль (то есть Странная) по причине ее запустения; в этот день мы двигались вперед, не встречая на своем пути признаков жизни – ни следа газели, ни ящериц, ни крыс, ни даже птиц. Мы сами чувствовали себя покинутыми в этой пустыне, и наша быстрота в сравнении с ее бесконечностью казалась бесплодным усилием. Единственными звуками являлись глухое эхо, как будто каменный ковер, по которому шли наши верблюды, был выстлан над пустым пространством, да тихий, но резкий шелест песка, медленно подгоняемого к западу по каменистой почве горячим ветром, обтачивающим песчаник так, что камни своими острыми гранями напоминали изъеденную кору.

Дул ветер, как из огненной печи. Днем он был настолько сух, что наши пересохшие губы и кожа на лицах потрескались; гноящиеся веки, казалось, не могли защищать наших щурившихся глаз. Арабы надвинули свои головные покрывала на лицо, оставив в них лишь узкую щель. Весь день мы брели вперед, изнемогая от резкого ветра, пока не наступил спокойный, темный и звездный вечер. Покрыв около пятидесяти миль, мы сделали привал.

На следующий день мы пустились в путь еще до рассвета и как раз к полудню достигли колодца, к которому стремились. Он был около тридцати футов глубиной, обложен камнем и, по-видимому, создан еще в древности. Вода была слегка солоновата, но не противна на вкус. Здесь мы устроили ночевку.

Как обычно, мы встали до рассвета и после утомительной езды через угрюмую равнину как раз перед заходом солнца достигли Хабр-Аджаджа. Там мы нашли воду, годную для верблюдов, но почти непереносимую для человека. Раньше мы думали, что застанем здесь племя ховейтат, но вся трава была объедена, вода загажена их верблюдами, а сами они уже уехали дальше. Ауда пытался разыскать их следы, но не смог найти ни одного: порывы ветра совершенно замели их. Однако, если бы мы повернули на север, мы могли бы их догнать.

Наступил следующий день. Несмотря на то что, казалось, прошло бесконечно много времени, был лишь четырнадцатый день, как мы покинули Ваджх, и взошедшее солнце опять застигло нас в пути через известняковые и песчаные равнины к отдаленному краю великой пустыни Северной Аравии – Нефуд, знаменитые цепи песчаных дюн которой отрезали Джебель-Шаммар[44] от Сирийской пустыни.

Некоторые знаменитые путешественники пересекли ее, и я попросил Ауду немного отклониться от нашего пути, чтобы вступить в пустыню, но он проворчал, что в Нефуд идут лишь в случае необходимости, во время набегов, и что сын его отца не может ехать на шатающемся чесоточном верблюде. Нашей же задачей было достигнуть Арфаджи живыми.

Поэтому мы благоразумно двинулись дальше через однообразные блестящие пески. Они ослепительно, как зеркало, отражали солнечные лучи, и наши слабые веки не могли защитить глаз от острых стрел света, пронизывавших их. Мы почти не разговаривали друг с другом, по временам едва не лишаясь чувств, но к шести часам почувствовали облегчение, сделав привал для ужина.

Мы тащились еще три часа в темноте и достигли вершины песчаной гряды. Там мы сладко заснули после тяжкого дня жгучих ветров, ураганов пыли и песчаных заносов, терзавших наши воспаленные лица, а по временам, при сильных порывах, застилавших дорогу и бросавших в разные стороны наших измученных верблюдов. Но Ауда беспокоился о завтрашнем дне, так как противный ветер задержал бы нас в пустыне, между тем в мехах уже не оставалось воды. Он разбудил нас, и, прежде чем наступил день, мы вступили на равнину Бисайта[45], названную так в насмешку над ее огромными размерами и унылым видом. Ее поверхность, покрытая потемневшими от солнца голышами,