Книга Сны над Танаисом - Сергей Анатольевич Смирнов

могущественный враг, жрец Аннахарсис - не стыдились и не боялись доверять моему слову.

Слухи и небылицы потекли обо мне. И тем не менее прошло много времени, прежде чем у меня появилось прозвище. Оно прилипло к моему имени лишь тогда, когда моя смерть и мое бесчестье стали необходимы Аннахарсису.

Многим сильным властью стала нужна моя смерть. Многим я мешал своей необъятной по размаху интригой. Но мой якорь еще не зацепился за дно. Наемные убийцы теряли меня, а отравленное питье проливалось на пол. Однако я решил разом покончить со всеми лишними хлопотами и приключениями и распустил слух, что вслед за моим убийством его исполнителей и зачинщиков хватит жестокий паралич. Вместе со своими друзьями я разыграл несколько пугающих фокусов, и с тех пор даже подвыпившие драчуны стали обходить меня соседними улицами.

Мое сердце превратилось бы в камень, если бы я не встретил Невию. Ей было семнадцать лет. Наполовину варварка, своей улыбкой и невесомой походкой она напомнила мне Азелек. Я не имел ни времени, ни права часто видеть свою дочь и открыто любить ее. Невия жила в Городе, и я, стыдясь своей слабости, начал следить за ней. Я сошелся с ее отцом. Сначала он сторонился меня, боясь близкого знакомства, но я вдохнул великий успех в его торговые дела, и он пустил меня в свой дом.

Я жил улыбкой Невии, стараясь уберечь ее от своей судьбы. Легко ли уберечь цветок в горстях, держа руки над самым огнем?

Я полюбил Невию, и меня наконец перестал терзать проклятый вопрос: ради кого спасать этот Город жадных торговцев и их рабов. Я поразился своей слепоте: мне, прозревшему тени в глубинах времен и чужие судьбы, только новая любовь открыла, что в этом Городе живут не только скаредные купцы и хитрые властолюбцы.

Я любил сидеть рядом с Невией у очага и перебирать губами бусины на ее шее. Она расспрашивала меня о дальних странах, и я рассказывал ей о египетских гробницах и о британских чащобах.

- Ты будешь моим Одиссеем! - смеялась Невия.

И я смеялся ей в ответ, а душа моя тосковала, зная, что самое долгое плавание Одиссея еще впереди.

Когда я поднимался на сторожевые башни Города, я находил глазами крышу дома Невии и посылал в небеса добрую молитву. Так я обычно стоял несколько мгновений, пока радость не уступала хмурой тревоге, и я невольно отворачивался в сторону, откуда дули на Танаис ветры несчастий.

Варварская буря была еще далека, и пугала пока не она, а темные мысли нашего "великого покровителя", боспорского владыки и его присных. И не пары с германских болот, не гарь со скифских просторов, а из эллинских колоннад Пантикапея - вот откуда потянулись к Танаису гибельные сквозняки. Царь царей грезил о золоте Танаиса, по-шакальи чуя, что здесь его больше, чем на всем Боспоре.

Нужно было собрать при боспорском дворе своих людей, а в конечном итоге посадить своего человека на боспорский трон. Много усилий и много времени требовала эта затея, но я решился на нее. В Танаисе свой пресбевт, в Пантикапее свой "царь царей" - такова была моя цель. За ней, если хватит срока, шел черед думать о варварском нашествии.

Две пары сарматских сапог я износил, снуя, подобно ткацкому челноку, между Танаисом и Пантикапеем, прежде чем замыслы боспорского двора и дома пресбевта в Танаисе перестали быть для меня тайной.

В свите даря Котия ходило несколько моих наушников. Но смерть Котия Третьего была уже при дверях. Заменить его нужным мне человеком я уже не успевал, и на престол суждено было взойти Рискупориду Четвертому. Для его будущей свиты я все же успел подготовить двух приближенных, которые должны были заговорить моим языком.

Пришла пора взяться за дела в Танаисе. Его пресбевт Хофарн, сын Сондарзия, мыслил уже не по-сарматски, но еще и не по-эллински, потому требовать от него великой мудрости и дальновидности было бесполезно. К тому же и смерть его витала уже неподалеку. На его место метил Хофрасм, сын Форгабака, другой варвар с повадками потомственного торговца и с гибким, но заносчивым умом жреца. Хофрасм, однако, не был чересчур корыстным человеком и отличался прямотой характера, но, раб своего благополучия, он не подходил для великих дел. Ломать ему дорогу я остерегся, не желая нажить себе слишком много лишних врагов. Хофрасма я задумал поставить второй ступенью к боспорскому трону, присмотрев для него в будущем чин "наместника острова" или политарха при Рискупориде. Всему свой черед, решил я, умерив свой пыл: за время правления Хофрасма можно без особой спешки и чреватых кровью интриг выпестовать нового пресбевта - на его место. Правду сказать, я мало надеялся, что Хофрасма, вкусившего единоличной власти, легко будет прельстить чином придворного и сгорбленной осанкой царского слуги, однако, на мое счастье, он оказался не цезаревой закваски и в конце концов предпочел быть "вторым в Риме, нежели первым в провинции".

Кого можно было выбрать в будущие престолопреемники Хофрасма? Богатый и умный Деметрий, эллинарх Психарон, диадох Гераклид - все уважаемые люди, но все - мутной купеческой крови. Мне нужен был единомышленник - человек сильного, тоскующего по эллинской славе сердца и широкого, дерзкого ума.

Я остановил свой выбор на Кассии Равенне, главе воинского фимаса. Его мать была эллинкой, и сыновьям он дал эллинские имена. По духу он был эллином больше, нежели торговцы, гордившиеся чистотой эллинской крови. Его отец-римлянин при Марке Аврелии выбился в преторианские префекты, но в правление Комммода попал под ложный донос. Брачный союз с эллинкой вдруг оказался позорным для преторианского звания, и отец Кассия был разжалован. Следом его оклеветали еще злее, и он был сослан в понтийскую глушь. Бесславный конец отцовской карьеры, злые римские языки, унижение, начавшиеся вдруг ссоры отца с матерью из-за ее происхождения, наконец кроткий, незлобивый нрав матери - все это взрастило в душе Кассия лютую ненависть к Риму, которая странным образом ужилась с благоговением перед римской армией и императорскими походами. Это благоговение тянулось из отцовской крови, и по уму Кассий вырос римлянином - даже со своей тайной, римской мечтой, вскормленной эллинским молоком. Он тосковал об ушедшей, марафонской старине Эллады, легко прозревал скорый и последний упадок Империи и в сновидениях видел себя новым Ромулом: Танаис - зерно новой славы Эллады, и он, Кассий Равенна, Римский Эллин, пустит это зерно в рост и будет первым жнецом той, будущей славы.

Теперь Кассий был уже в возрасте, но в