Книга Одиночество в сети. Возвращение к началу - Януш Вишневский

тогда это что-то значило. Вот так Надина бабушка стала полноправной владелицей дома под номером восемь. Об этой записи она потом забыла, потому что в той жизни она ей была без надобности.

Дочка старухи из универсама оказалась не только знающей, но и весьма доброжелательной особой и посвятила часть своего времени работе в городских архивах. И нашла-таки этот акт. На всякий случай заверила документ у нотариуса, а затем написала короткое, всего в одну строчку, письмо в юридический офис застройщика и приложила PDF с копией записи. С тех пор больше никто и никогда не появлялся с претензиями на дом номер восемь. Профессионалы-застройщики моментально поняли, что имеют дело тоже с профессионалами, и даже не потребовали оригинала документа.

За деньги с немецкой пенсии отца Надя отремонтировала дом, утеплила стены, перестелила крышу, огородила сад, обсадив по периметру туями, сменила угольную печь на масляную, заменила почти всю канализацию и оборудовала ванную комнату на чердаке. Одновременно поступила в колледж. Для ее отца архитектура была всем, это был для него целый мир. В детстве, когда она сидела у него на коленях, видела на мониторе постоянно включенного компьютера сооружения, которые он разворачивал для нее, увеличивал, уменьшал или чудесным образом открывал, чтобы она, как Алиса из Страны чудес, могла заглянуть внутрь. Потом во время прогулок они смотрели уже на реальные здания, задирали головы, трогали стены, заходили в помещение, и это было как на картинках в отцовском компьютере.

Она хоть и гордилась своим «папкой», но учиться архитектуре не хотела. Ей казалась, что в архитектуре слишком много математики и слишком долго приходится ждать результатов. Но на кирпичи, стены, камни, полы, потолки и все остальное с самого раннего детства она смотрела глазами отца – с любопытством, вниманием и страстью. Когда, скитаясь по миру, в течение четырех лет старалась сжиться со своими печалями, она знала, что когда-нибудь вернется к этой своей страсти. В свободное время она изучала реставрацию по немецким учебникам, а когда добиралась до интернета, смотрела информацию по работам, наконец, самостоятельно знакомилась с историей искусства, материаловедением, геологией и химией.

В Никарагуа ей пришлось впервые столкнуться с консервацией камня на практике. В пригороде Леона находилось что-то вроде колонии для малолетних, построенной и оснащенной благотворительным фондом из Нижней Саксонии. Надя работала там восемь месяцев. Однажды в воскресенье во время прогулки она спряталась от жары в прохладном интерьере барочного собора, который часто посещала. Она любила тишину этого места, оно напоминало ей церковь в Гамбурге, в которую водил ее отец. В одном из боковых нефов были возведены высокие строительные леса. На досках под самым сводом сидел бородатый парень с волосами до плеч. Он заметил ее и что-то крикнул. Потом опять. Когда она не ответила, ловко соскользнул по трубам, присел рядом на церковной скамье и начал ее убалтывать. Он входил в группу из Барселоны, которые, благодаря финансовой поддержке ЮНЕСКО, с прошлой недели занимались реставрацией собора. Ей он открыл душу и сказал, что «чувствует себя очень одиноко». Это он повторил несколько раз. Когда взволнованная Надя начала вполне профессионально расспрашивать о деталях проекта, парень, скорее всего, флиртуя, спросил, не хочет ли она подняться наверх и «прикоснуться к истории». Она конечно захотела. Причем немедленно. Лохматый бородач в первый момент не поверил, а когда увидел, что она направилась к лесам, попытался дать задний ход. Дескать, слишком высоко, правила, да и шлем у него только один. Наконец, когда она пообещала, что сходит с ним на кофе, а может даже на ужин, он разрешил ей забраться на самый верх.

Вот так, благодаря какому-то пикаперу из Барселоны в базилике Успения Пресвятой Богородицы, что в никарагуанском Леоне, она впервые вдохнула пыль «из-под собственных шпунта и троянки[14]», и это было незабываемо, как что-то первое и настоящее в жизни.

Надя рассказывала ему обо всем этом как бы мимоходом. В своей биографии она не видела ничего особенного. Чаще всего поводом для рассказа становилась какая-то банальная мелочь: фотография, лежавшая закладкой в книге, листок календаря, услышанное по радио название местности, в которой ей случалось бывать, или отрывок песни. Этого хватало для того, чтобы начать рассказывать еще одну историю, из которой выяснялось, что мелочь эта не так уж и банальна. Ее истории вырастали одна из другой, как сюжеты в романе-шкатулке: открываешь одну историю-шкатулку, а в ней другая история-шкатулка, и так дальше. Как правило, это были грустные истории, связанные с каким-то несчастьем, иногда со страданием, Надя, однако, так их компоновала, чтобы в конце мог блеснуть лучик надежды.

Она редко рассказывала о себе, а если уж и рассказывала, то в основном о недостатках, ошибках, страхах, пороках и сомнениях. Умела она и посмеяться над собой, над неправильными решениями, дать суровую оценку некоторым поступкам. А еще она никогда не сравнивала свою жизнь с жизнью других, потому что «чужое дело – темный лес, а жизнь тем более».

Несколько недель назад Наде исполнилось двадцать четыре года. И хоть они принадлежали к одному поколению, жили в одном городе, учились в одном университете, разделяли те же ценности и происходили из интеллигентных семей, их биографии были настолько разными, будто она существовала в совсем другом мире и прожила намного, намного дольше. Иногда он задавался вопросом, сколько еще шкатулок предстоит открыть.

Он достал фотографию и долго смотрел на улыбающуюся блондинку. И когда они были вместе, Надя тоже часто смеялась и часто повторяла, что счастлива. Но никогда не смеялась так беспечно, как на том фото.

– Ты заметил, какая я конопатая? – прошептала она, склонившись над ним. – Каждый год у меня веснушки с начала лета до ноября держатся. Когда-то я очень стыдилась этого. А фото сделал дядя Игнаций, мне на нем двенадцать. Я помню, что в тот день, промокшие и замерзшие, мы вернулись из леса с корзинками, полными грибов. Сначала бабушка поставила самовар, а потом приготовила на обед грибной суп с лапшой.

– Ты здесь такая счастливая. Да и вы все, – сказал Якуб, поставив фотографию на стол.

– Ты прав, – ответила она тихо. – Действительно, все. Папка очень старался, чтобы у меня было счастливое детство, а бабушка следила за тем, чтобы он старался. А ты ходил с родителями по грибы? – спросила она, устраиваясь перед ним на столе.

– По грибы? Разве я тебе про это не рассказывал? – Он тихо вздохнул. – Ходил, конечно, ходил. Но только с папой. Мама не хотела. Она боялась, что не сможет отличить поганку от боровика и отравит