Книга Смерть домохозяйки и другие тексты - Сара Даниус

по соседству с домом № 57, я спрашиваю бармена, слышал ли он когда-нибудь о Транстрёмере.

«Транстрём? Транстрём. Поэт, говорите? Ну, по поэтам я не спец», – говорит бармен, вытирая барную стойку.

Когда я направляюсь к выходу – понедельник, разгар лета, время близится к пяти пополудни, – то слышу, как среди немногочисленных посетителей бара разносится бормотание: Транстрём, Транстрём… В кондитерской через пару домов от паба я быстро выпиваю чашку кофе. Здесь тоже никто не слышал о Транстрёмере.

Исходная точка. В двухкомнатной квартире на пятом этаже гимназист Транстрёмер начал писать всерьез. Эти две комнаты отразились в его стихах, особенно в поздний период. Комнаты, как правило, неотделимы от чувства «границ». В третьей, заключительной части цикла «Прелюдии» из сборника «Видеть в темноте» мы видим, как лирический герой стоит в своем старом доме. Мама умерла, квартира опустела. Свои переживания Транстрёмер передает в свободной форме прозаического стиха; лирический герой ищет исходную точку в обыденном, будничном, пока метафоры не расправляют крылья и текст не обретает свободу.

Стихотворение начинается с описания чего-то грандиозного, огромного, чему нет названия; но в то же время лирический герой не теряет контакт с надежной исходной точкой – собственно квартирой:

Квартиру, в которой я прожил большую часть жизни, нужно освободить. В ней уже ничего не осталось. Якорь поднят – но, несмотря на еще не ушедшую грусть, это – самая легкая квартира во всем городе. Правда не нуждается в мебели. Я сделал виток по жизни и вернулся к исходной точке: опустошенной комнате. То, что я пережил здесь, отражается на стенах в виде египетских росписей, сцен внутри гробницы. Но они постепенно тускнеют. Слишком ярок свет. Окна стали больше. Пустая квартира – это громадный бинокль, направленный в небо. Тихо, как во время молитвы квакера. Слышны только голуби с заднего двора, их воркование.

Череда образов проходит перед читателем, создавая необычную динамику в этой части стихотворения. Различные виды пространственности словно перетекают один в другой, накладываются друг на друга, изменяют свои формы. У них намного больше общего, чем кажется на первый взгляд. Вначале описывается квартира: это самое первое пространство, которое почти сразу же превращается в дирижабль с поднятым якорем, – и вот дом-корабль словно парит в воздухе. Дирижабль, в свою очередь, превращается в египетскую гробницу, где воспоминания лирического героя запечатлены в настенных росписях, в едва различимых иероглифах. После чего мы вновь возвращаемся в квартиру, которая претерпевает последние метаморфозы: окна вырастают, солнце слепит, и вся квартира превращается в громадный бинокль, глядящий в небо.

Башляр наверняка одобрил бы созданное Транстрёмером описание квартиры своего детства – городской, тесной, но в тоже время по-настоящему космичной.

По главной улице. Комната из прошлого – постоянный образ в поэзии Транстрёмера. Она же – форма, «оболочка» для поэтического воображения как такового. В сборнике «Барьер истины» (1978) Транстрёмер описывает эту комнату, для верности используя в написании заглавную «К». Стихотворение называется «Зимой 1947»:

Днем в школе глухая кишащая крепость.

Вечером я шел домой под вывесками.

Тут кто-то прошептал без губ: «Проснись,

лунатик!», —

И все предметы указали на Комнату.

Пятый этаж, комната с окнами во двор.

Лампа горела

в круге ужаса все ночи.

Я сидел без век на кровати и смотрел

киноленту, киноленту с мыслями сумасшедших.

Словно это было необходимо…

Словно последнее детство разбито,

чтобы оно могло пролезть сквозь решетку.

Словно это было необходимо…

Я читал книги из стекла, но видел только другое:

пятна, проступавшие сквозь обои.

Это были живые мертвецы

они хотели, чтобы нарисовали их портреты!

Пока не наступил рассвет, когда явились

мусорщики

и загремели внизу жестяными баками,

мирные серые колокола заднего двора

прозвонили мне ко сну.

Стихотворение имеет автобиографическую исходную точку – это понятно, если обратиться к тому фрагменту из книги «Воспоминания видят меня», где Транстрёмер описывает необъяснимый страх, который внезапно наваливался на него и мучил по ночам. «Той зимой, когда мне было пятнадцать, меня охватила страшная тревога, – пишет он. – Я попал в плен луча, который источал тьму вместо света».

Пять строф стихотворения описывают этот ночной страх в серии конкретных образов: прозрачные книги из стекла; лица на обоях, бормочущие из анонимного прошлого; лирический герой без век, который вынужден видеть то, чего не желает видеть. Наконец, эти образы растворяются в утешительном грохоте жестяных мусорных баков на заднем дворе; лица блекнут, исчезают, и комната вновь смыкается вокруг героя.

Схожий опыт описывается и в другом стихотворении из сборника «Барьер истины». Лирический герой цикла «Галерея» оказывается в мотеле на трассе Е3. «Я лежу вытянувшись, как поперечная улица», – так это передается с помощью удачной метафоры. Лирический герой вовлечен в тайное, необъяснимое движение – мотив, к которому Транстрёмер возвращается снова и снова. Герой лежит в кровати и видит лица, которые пробиваются сквозь белую стену забвения,

чтобы начать дышать, чтобы спросить о чем-то.

Я лежу без сна и вижу, как они сражаются,

исчезают и возвращаются.

Герой стоит у барьера истины, и возможно даже – является его частью. В любом случае, он – свидетель едва уловимой истории, которая свершается здесь и сейчас. Транстрёмер описывает это тайное движение, используя образы из своего детства, из тех лет, что были прожиты на улице Фолькунгагатан:

Как тогда, когда мне было десять и я поздно

вернулся домой.

На лестничной клетке погасли огни,

Но в лифте, в который я вошел, горел свет, и лифт

водолазным колоколом рассекал черные глуби,

этаж за этажом, в то время как воображаемые лица

прижались к решетке с той стороны…

Здесь также образы накладываются друг на друга: забранный решеткой лифт превращается в водолазный колокол, сам дом словно уходит под землю, а затем превращается в море, – а тем временем перепуганный герой, едущий в лифте, выбирается на водную поверхность.

Снова пространственность является первичной формой; она – словно ось, вокруг которой стихотворение вращается и постепенно раскрывает свой смысл. Снова и снова возвращается Транстрёмер к пространственной образности, физической и духовной одновременно, и эта образность отсылает нас к таинственной стокгольмской квартире на пятом этаже. Эта пространственность различима практически везде: в зарешеченном лифте в том самом доме, в мотеле на