Книга Преступление - Ирвин Уэлш

Леннокс привык к крутым лестницам в эдинбургских многоквартирных домах; тем легче ему, движимому гормональной свистопляской, перешагивать сразу через две ступени и прыжком преодолевать кафельные площадки. Робин живет на третьем, самом верхнем этаже. Она выуживает ключ из бог знает чем набитой сумочки, шепчет «Тс-с!» и открывает дверь. Леннокс чувствует на ягодице ладонь Стэрри. Секунду он выжидает, затем шагает в прихожую, минует стол с телефоном. Над столом висит большая белая пластиковая доска, исписанная телефонными номерами. Леннокс чувствует укол совести, поспешно отворачивается, проходит в ближайшую комнату, по ее виду безошибочно определяет, что квартира съемная: черный кожаный диван с бежевыми подушками и такие же кресла, конечно, тут еще с восьмидесятых, куплены в магазине, снабжавшем, по всей видимости, хозяев съемного жилья во всех городах, где побывал Леннокс. Пол деревянный, покрыт ковром, с виду недешевым, на самом деле неизвестно. Столик дымчатого стекла завален журналами; потолочный светильник бросает, словно вызов, блик на столешницу, этот обязательный предмет нюхательной церемонии. Ниша, увитая елочной гирляндой, ведет в маленькую, выложенную керамической плиткой кухню.

— У тебя уютно, — комментирует Леннокс.

Робин поясняет, что живет в этой квартире уже около года. А сама она с юга Алабамы, оттуда переехала в Джексонвилль вместе с дочерью (в «дочери» Ленноксу слышится тройное «р») в поисках работы. Когда в Джексонвилле не вышло, она подалась дальше на юг, сначала в Серфсайд, где недолго работала в доме престарелых, затем сюда. Робин говорит, что квартплата невысокая и до поликлиники добираться удобно.

— Только придется эту работу бросить, — продолжает она виновато, — а то я дочкой совсем не занимаюсь.

— А сколько ей?

— Десять. — Робин вспыхивает от гордости и на цыпочках идет в детскую.

Стэрри провожает подругу взглядом, полным такой нескры-ваемой, такой ядовитой злобы, что, когда Леннокс перехватывает этот взгляд, ей делается по-настоящему неловко. В целях самозащиты Стэрри вздергивает подбородок и выпячивает глянцевые от помады губы.

Возвращается Робин, тихо закрывает за собой дверь, с облегчением произносит;

— Спит без задних ног.

В школе, объясняет она Ленноксу, удочки проблемы. Большинство детей и дома, и в классе говорят по-испански, так что Тианна, так зовут девочку, чувствует себя в изоляции.

— Она в последнее время такая замкнутая, — грустно произносит Робин, перехватывает мрачный взгляд Стэрри и быстро меняет пластинку: — Ну ладно, мы же развлечься собрались. Да?

— Да. — Леннокс плюхается на диван, взгляд его падает на темное пятно, будто выползающее из-под ковра. Хочет задать вопрос, быстро спохватывается. Это вечеринка, он в отпуске. Никаких расследований. Никаких свадебных планов. Только отдых.

Стэрри бросает на Робин, согнувшуюся над плеером, еще один презрительный взгляд. Чтобы не участвовать, Леннокс смотрит на Робин, но при виде ее тонкой, жалкой шейки в его памяти, имеющей неприятное свойство фиксировать образы, после вызывающие спад, всплывает шея отца в день их последней встречи. Робин ставит диск с модной попсовой песенкой, выпрямляется, поднимает Леннокса с дивана. По комнате ползет легенький мотивчик, бесхребетный перепев классики рок-н-ролла, Ленноксу против воли приходит на ум старый друг Роббо — любитель мягкого рока, а также супермаркеты и лифты, которые американцы называют подъемниками.

Робин делает шаг вперед, теперь их ноги образуют перевернутую «дабл-ю», похоть лезет у Робин из ушей, похоть как липкий вонючий мешок. Робин покусывает бесчувственные губы Леннокса, Леннокс машинально отвечает; рот у Робин узкий, кокаин прореживает атомы в запахе табачногадыма, иначе Леннокс не выдержал бы, отшатйулся. Глаза остекленевшие, неживые, как у Марджори, обожаемой куклы Ленноксовой старшей сестры Джеки. Маленьким мальчиком Леннокс «любил» Марджори, «хотел пожениться» на Марджори и носился с ней не меньше, если не больше, своей сестры-командирши.

Как-то он рассказал об этом Труди.

— Тебе нравятся женщины пассивные, как игрушки, — безжалостно фыркнула Труди, прежде чем сесть на него верхом и загнать до седьмого пота.

Труди. Нельзя допустить, чтобы поцелуи Робин притупили чувство к ней. Стэрри ловит его взгляд, кивает на журнальный столик, и Леннокс высвобождается из объятий. У Стэрри уже готовы несколько белых дорожек. «Идеальную невесту» она положила на столик; «Невеста» сразу потерялась среди женских журналов, телепрограмм и глянца. Леннокс берет нечто толстое, под названием «Оушен-драйв», видимо, такие бесплатно раздают в камерных отельчиках. Блондинка, знаменитая тем, что является богатой наследницей, а также тем, что не получает реального удовольствия от секса со своим , бойфрендом (доказательство — растиражированная любительская видеосъемка), треплется о своей карьере поп-певицы: вот, дескать, где она — звезда. Леннокс вспоминает видео на холостяцкой вечеринке. Он тогда подумал, как бы девушка ни пела, все будет лучше ее секса.

Леннокс сворачивает банкноту в трубочку, втягивает кокаин здоровой ноздрей. В голове шумит. Хороший товар. Леннокс смотрит на Робин, та ему улыбается.

— Как твое горло? Споешь? — спрашивает Леннокс.

— Спою. — Робин по-птичьи вскидывает головку, вызывая в Ленноксе одновременно желание и тошноту.

Он идет в ванную, на этот раз спокойно смотрит на струю мочи, упругую, хоть ложку ставь. Вода в ноге унитаза окрашивается в золотисто-оранжевый цвет. Теперь, когда Леннокс один, верх берет его природная критичность, в то время как природная же коммуникабельность отступает. Повсюду следы быстро проходящих благих порывов. Флакон из-под ополаскивателя для рта пылится явно не первый месяц. Рядом с душем, с которого вода капает прямо на кафельный пол, неначатый тюбик герметика. Из слозманного элекроэпилятора торчит ржавая батарейка.

По возвращении в гостиную Леннокс застает Робин сидящей на диване. Взгляд скользит по ее коленям, бедрам, забирается под юбку. Робин улавливает направление, плотно сдвигает ноги, расправляет юбку, будто засмущалась.

«С ней все ясно. Косит под наивную девочку, глазки строит, как в первый раз. Жертва по жизни. Ее дочку, скорее всего, ожидает та же участь. Однако надо мне самому поосмотрительнее, а то я от чего ушел, к тому и приду».

Стэрри принесла напитки — пиво «Миллер», водку и пепси и теперь на журнальном столике готовит новые кокаиновые дорожки. Чем больше, тем лучше — вот первый закон общества потребления. А второй — вынь да положь. Видимо, настоящее веселье еще впереди. Стэрри перехватывает его несытый взгляд.

— Давай же, горец, — кокетничает она.

Ленноксу на ум приходит вестхайлендский терьер Храброе Сердце. Что ж, для затравки прочистим забитую ноздрю. Леннокс тянется к импровизированной соломинке, и тут на пороге возникает девочка в ночной рубашке.

Девочка, в отличие от матери, смуглая; тем удивительнее впечатление потусторонности, совершенно такое же, как от Робин. Продолговатое лицо обрамлено каштановыми волосами длиною до плеч. Нарочитым, театральным жестом девочка трет заспанные глаза. Пристыженный Леннокс бросает скрученную банкноту и подскакивает.