Книга Тарлан - Тагай Мурад
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да быть того не может! – удивился я.
– Клянусь! – отвечал Одина.
Братья мои, выходит, он и в самом деле влюблен. Ах-ха!
– Так и быть, Одина-наездник! Дай руку, и я сам стану твоим сватом! – сказал я. – Не будь я Зиядулла-наездник, если не женю тебя на свояченице и мы с тобой не станем свояками. С этого дня мы с тобой свояки! – так и сказал. А еще добавил: – Ну-ка, подвиньтесь! Свояк свояка встретил!
67
Верно говорят, братья мои, поручишь дело мальчишке – сам беги за ним следом. Только вдумайтесь, что натворил братишка моей жены: из арыка, что возле дома, напоил Тарлана! Тарлан напился воды, когда был весь в поту. Потом Каракул отвел Тарлана в конюшню и привязал.
Утром вывел я Тарлана из конюшни, а у него шкура на брюхе ходуном ходит! Так бывает, братья, когда конь опился воды! В Тарлана попала вода! Вот удружил шурин! Ну голова! Что мне ему сказать? Сказать, что, когда конь весь в поту, нельзя его поить и потом запирать в конюшне, не выгуляв хорошенько? Сказать, что иначе конь станет непригодным для скачек? Сказать, что хоть в школе ты и секретарь комитета комсомола, а таких простых вещей не знаешь? Или сказать, как это у тебя, Кадырова Каракула, отличника, без единой четверки, не хватило ума? Или, может, сказать, что на то, чтобы обмениваться под партой записочками с дочерью Омана-музыканта, у тебя ума хватает, а на такие простые вещи – нет? Был бы ты, как я, плешивый, – простил бы. С плешивого что возьмешь? У него ум с волосами выпал. Но ведь на твоей голове копна волос! Но не скажу, ничего не скажу! Шурину такое говорить нельзя, хотя бы ради его сестры.
68
И я занялся тем, что, оседлав Тарлана, стал сгонять с него воду. Многие состязания прошлось пропустить. Если и ездил на них, то скакал не на Тарлане. Брал чужих лошадей.
69
Так случилось однажды и на состязаниях в Вахшиваре.
Вон та белая гора на западе называется Кирагатаг. Она – продолжение Гиссарских гор.
Не сказать, что гора Кирагатаг расположена близко. Горы эти громадные, и потому кажется, что до них один шаг. Мелкие пятна на них – это заросли арчи. На самом деле арча не такая уж и маленькая – так только кажется издалека. Арча достигает высоты карагача. Ствол – толщиной с человека.
Холмистые степи и горные склоны там покрыты снегом. Долина Корбосды, что находится во впадине горного склона, тоже вся в снегу. Столько снега, что даже сапоги проваливаются. На снегу – следы зверушек. Вокруг следов – куриные перья. Это проделки лисы. Есть и пятипалые следы – волчьи.
Небо сияет. Над головой – ослепительное солнце. Глазам больно смотреть. Искрящиеся, как рыбьи чешуйки, снежинки вышибают слезы из глаз. Все вокруг белое и гладкое, как яичная скорлупа. Поди догадайся, где под снегом яма, а где обрыв.
В душу мне запало сомнение. Участвовать в улаке не хотелось. Но раз приехал – дай, думаю, попробую.
Решил скакать на коне Джуры-бобо.
– Осторожней скачи, – сказал старик.
Смятение в душе усилилось. Натянув шапку до бровей, прикрыл глаза от солнца. Прочел про себя молитву. Направился к темнеющей вдали кучке людей, сгустившихся на белой, как отбеленная бязь, равнине.
Наездники разбрелись, окутанные паром из конских ноздрей.
Улак поднимали дважды. Я наблюдал, как скачут лошади. Мне было и жалко их, и смешно. Кони с трудом вытаскивали ноги из снега. Останавливались и снова начинали движение. Словно шли иноходью. Кони не могут быстро скакать по снегу. Снег сковывает им ноги и слепит глаза.
70
На состязание меня не тянуло, я отошел в сторонку и стал наблюдать. Взгляд мой упал на одного наездника. Конь у него был низенький, чуть повыше осла. Желтая шерсть на нем, как на теленке, длинная-предлинная. Стремян не было, ноги наездника болтались, задевая снег. Мне захотелось рассмеяться. Но, всмотревшись в лицо наездника, я обомлел. Смех застыл в горле. Это был тот самый – плешивейший из плешивых! Но как он сюда попал?
Я подошел к Джуре-бобо, который, оседлав Тарлана, стоял в сторонке. Спросил у него. Джура-бобо ответил, махнув рукой:
– Говорят, он приятель хозяина свадьбы. Сразу его узнал?
– Как не узнать, если он такой же плешивый, как и я? Стоящий рядом мужчина вмешался в разговор:
– Так это тот самый бывший начальник управления? Вот и я тоже смекнул: что-то здесь не так.
– Что именно?
– Не обижайтесь, что называю его плешивым, Зиядулла-наездник, но лучше бы мне не видеть лица этого плешивого, пропади он пропадом. Эта язва народа сделала свое дело. Как собака, бродит теперь по улицам.
– К вам тоже приходил?
– Лучше бы вам не спрашивать, а мне не отвечать. Всех лошадей загубил. Хозяин свадьбы приходится ему дружком, а у самого коней не осталось. Шел тогда за своей лошадью и плакал. И вот плешивый заявился к нему на свадьбу. Как хватило у него совести и с каким лицом пришел, мне неведомо. Да что говорить, голова у него – что лицо, одно целое. Взятки гладки!
– Но кто дал ему коня?
– Сам попросил. Еле идет, весь трясется. Пьяный вдрызг! И вдобавок Хаджикулбай его здорово провел. Будто бы из уважения, подсунул ему мула, похожего на осла. Дескать, все же, как-никак, начальство, поезжайте и присмотрите за состязаниями. Бедняга поверил и примчался руководить. Только бы его лошади не затоптали.
Наездники что было сил понукали коней. Хлестали плетками по крупам. С криками и гиканьем гнали их в круг, где находился улак. Распорядитель объезжал столпившихся наездников, подгонял их и подбадривал:
– Ну же, давай! Хватай улак!
А плешивейший из плешивых призывал орущих во все горло наездников к порядку:
– Шумно, товарищи, очень шумно! Пусть будет поменьше шума!
Один наездник хлестал плеткой коня за то, что тот не решался подступиться к туше:
– Вот скотина, проклятие твоим родителям! Получай за это!
Плешивейший из плешивых сделал ему замечание:
– Не сквернословьте, товарищ наездник! Здесь общественное место!
Наездник его не расслышал, а распорядитель хмуро посмотрел на плешивейшего из плешивых.
71
Братья мои, душа моя была не на месте! Если б Тарлан был в порядке, я бы состязался на нем. Я бы показал этому плешивому…
Гнедой Джуры-бобо разволновался! Тряхнув поводья,
