Книга Еще шла война - Пётр Львович Чебалин

оказывается свои «сосуны» нашлись, — сказал он обрадованно и продолжал уже иным тоном: — Запомните одно, товарищи: пока что надейтесь только на самих себя, делайте все, что в ваших силах. Сами понимаете, как сейчас нужен фронту донецкий уголь, — и по-приятельски добавил: — А вообще, можете быть уверены: ваш земляк всегда помнит о «Коммунаре». — Отыскал глазами пожилую женщину в мужской, в заплатах, косоворотке, — и о твоем худом подоле позаботимся, Пелагея. Не щеголять же тебе в нем век.

Когда люди стали расходиться, Туманов подошел к Королеву.

— Ну как рана?

— Спасибо, Петр Степанович, подживает.

— А теперь давай обнимемся, а то вроде б и встреча не встреча. — Они крепко обнялись и с минуту простояли молча, преодолевая волнение.

— Признаться, не ожидал вас так скоро, — сказал Королев.

Туманов коротко развел руками.

— Ничего, брат, не поделаешь. Приказ есть приказ.

Они подошли к скверику, в котором уцелело несколько старых черностволых акаций. Весь молодняк был почти начисто съеден козами, торчали одни пеньки и жердины. Уселись на камнях, кем-то заботливо сложенных для отдыха.

— Сегодня же надо созвать коммунистов и избрать парторга, — сказал секретарь, — а пока еще есть время, выкладывай, что там у тебя накопилось в душевных закромах.

Эту фразу Королев не один раз слышал от него на фронте. Прежде чем ответить комиссару, он по обыкновению с минуту молчал, все обдумывая и взвешивая. Немного помолчал и сейчас. Затем рассказал, как разминировали шахту, с каким трудом пришлось поднять на-гора насосы. Люди работали в загазированной выработке без респираторов, по пояс в воде. Сменялись через каждые десять минут, разбирая механизмы по частям. Рассказал и о том, чьи семьи уцелели, а чьи погибли во время оккупации.

— А семья забойщика Найденова жива? — перебил его вопросом Туманов.

— Нет ее здесь, — сказал Королев. — Говорят, Найденов вместе с семьей мотнулся на Кубань, а что с ним — не известно.

— Хороший был забойщик, — задумчиво проговорил секретарь, — когда-то я учился у него.

— Найденова нет, а вот его благодетель жив-здоров, — усмехнулся Королев.

— Это кто же такой? — не поняв его усмешки, спросил Туманов.

— Помните Галактиона Бурлака?

— Это который лесным складом заведовал?

— Он самый. Так вот этот Бурлак, когда Найденов собрался уезжать, приобрел у него почти за дурно домишко и открыл в нем лавочку. В каком-то селе у него были связи, оттуда ему привозили пшеницу, кукурузу, просо. Все это Бурлак тут же пускал в оборот: пять-шесть стаканов кукурузы — шерстяной платок или кофта; десять стаканов пшеницы — добрый костюм… Обобрал посельчан что ни на есть до нитки. Люди ходили в села менять на зерно последние вещи, которые Бурлак в грош не ценил. Кое-кто приносил ему золотые кольца, серьги, часы… Вот оказался какой благодетель у Найденова.

Туманов, слушая, все больше мрачнел.

— Да, время было смутное, но сейчас не в бурлаках суть. Придет время, каждый ответит за свое. Чертовски обидно за другое: кое-кто склонен думать, что, мол, люди, которые оставались при немцах, подозрительные, неблагонадежные, чуть ли не наши враги. Что ж, среди них есть и враги, и такие, как Галактион Бурлак. Но нельзя же из-за десятка подлецов ставить под подозрение сотни других ни в чем не виновных. Я исколесил весь район и почти всюду встречал, извини, таких ультрапатриотов. — Он подумал и вдруг спросил: — Ты слыхал разговор о Палашкином подоле? Заметил, что сейчас главное для тех, кто испробовал на своей шкуре фашистское иго? Все пообносились, изголодались, а хоть один заикнулся об одежде, о скудном продовольственном пайке? Они рады, что наконец-то почувствовали себя людьми. Им дай насосы, крепежный лес, чтоб в первую очередь поставить на ноги шахту, чтоб любой ценой вернуть прежнюю жизнь, по которой они за годы лихолетья истосковались…

Королев слушал, не перебивая. Душевная боль и озабоченность, с которой говорил секретарь горкома, передались и ему. Туманов не проявлял сердоболия, жалости к людям, жизнь которых сложилась столь сурово и трагично, ему просто по-человечески было неспокойно за них.

Коммунисты собрались в кабинете начальника шахты. Когда вошла Арина Федоровна, Туманов, обрадованный, быстро поднялся и, на ходу протягивая руку, пошел ей навстречу.

— Слыхал, мать, что приехала, была в городе, а ко мне не зашла, — с легкой обидой говорил он.

— Неправда, заходила. Да разве тебя застанешь, — не оправдываясь, а будто выговаривая, сказала она. Отстранила его руку, обняла и поцеловала в щеку. Туманов, спохватившись, что не сделал этого первый, поцеловал ее в обе щеки. Не снимая с ее плеча руки, отвел в сторонку, усадил на табуретку и сам сел рядом. Пока сходились члены партии, Туманов и Королева о чем-то беседовали. Старая горнячка еще в начале войны в одном эшелоне с Тумановым эвакуировалась в Караганду. У них было что вспомнить…

— Можно начинать, товарищ секретарь горкома. Все коммунисты налицо. Ждать больше некого, — с тоскливой улыбкой сказал Шугай и вышел из-за стола, уступая место Туманову. Но секретарь не сел за стол, стал сбоку, как бы подчеркивая, что здесь он всего-навсего представитель горкома.

— Я думаю, товарищи, есть кого ждать, — он без тени упрека взглянул на начальника шахты, желая лишь обратить внимание на только что сказанное им. — Сегодня нас собралось немного, но вы знаете, что это далеко не все коммунисты «Коммунара». Осталось не долго ждать, когда их будет вдвое, вдесятеро больше… — Он обвел внимательным взглядом присутствующих, словно еще раз знакомясь и запоминая каждого в отдельности. — Есть предложение начать партийное собрание, — сказал. — Нет возражений, товарищи? Нет. Кого предлагаете избрать в президиум?..

II

Медленно опускались серые осенние сумерки, окрашенные снизу густо пламенеющим закатом. Прежде в это время в разных концах города, в далеких и близких от него рабочих поселках один за другим вспыхивали электрические огни, сейчас же вокруг ни единого огонька. Туманов вспомнил совещание у первого секретаря обкома. Слушали вопрос о восстановлении Зуевской электростанции. Докладывал уже пожилой, высокий, в полувоенном костюме человек. Всем было известно, как он с небольшой группой инженеров пробирался в Донбасс, ни на шаг не отставал от передовых частей фронта. В полевой сумке у него хранился мандат, гласивший, что он, инженер Юрьев, является уполномоченным по снабжению электроэнергией освобожденных районов Донецкого бассейна. Юрьев подошел к батарее, стоявшей на берегу реки Крынки, спросил у командира:

— В чьих руках Зугрэс?

— Условно наш, — сказал молодой офицер.

Как человек гражданский, Юрьев не придал значения слову «условно». Для него главное было «наш». Зугрэс наш! И пошел на электростанцию. Но, как вскоре убедился, Зугрэс в этот день не был еще полностью наш. Заметив за уцелевшими стенами немецкие танки, Юрьев вернулся