Книга Непал без вранья - Анастачия Мартынова

занавешенное джунглями и перекрытое Гималаями, оно и в самом деле кажется каким-то сном, странным и суетным.

Время здесь тоже чувствуешь по-другому. Быть может, потому, что двигаться быстро тут сложно, воздух уже немного разрежен, к тому же постоянно приходится скакать вверх и вниз по тропинкам. А может быть, потому, что в привычном для нас понимании день ото дня ничего не происходит, вчера похоже на завтра, а меняться можешь только ты сам. Вот почему я купила часы — наверное, первые в моей жизни.

***

К завтраку я спускаюсь в кухню и сижу у огня. И несмотря на то, что еда у нас однообразная (а едим мы здесь, кажется, все, что не успели еще съесть юзы, — листья редиса, тыквы, крапиву…), голод чувствуешь постоянно. Удовольствие от еды — еще одно открытие для меня. А иногда появляется что-то новое — например, бананы и гуава, которые приносят школьники из нижних деревень, где уже жарю, субтропики, и растут фрукты. Поверьте, чтобы понять, какая это ценность, стоит забраться в глушь Непала. Ведь сладкого у нас почти нет — только чай с сахаром да имбирь с лимоном. А дети даже едят местный крыжовник амлик — не потому, что вкусно (редкостная дрянь, кислая и горькая), а потому, что слюни потом текут сладкие.

После завтрака утренний круг. Дети всегда стерегут нас у самой кухни, чтобы захватить первыми, а нередко даже дерутся за право держать нас за руку. «Закройте глаза на девяносто секунд, — начинает Асис. — Почувствуйте свое тело, солнце, воздух… Прислушайтесь…» А потом мы говорим «доброе утро» и обнимаемся.

Разминка, песни и чтение сочинений на любом языке — ежедневный утренний ритуал. Учителя здесь могут высказать свои замечания и пожелания, а я пока только наблюдаю за этим. Сказать мне хочется много, но лучше промолчать.

А потом все расходятся по классам, и начинается самое трудное для меня пока время — два часа до и два после обеда. К четырем мы снова предоставлены себе — на пару часов до ужина. В это время я обычно возвращаюсь на холм, где мы с Асей начинаем свои магические упражнения, вызывая вездесущий дух цивилизации — Интернет. Я выучила здесь такие слова, как «трафик» и «килобайт», и за процентом заряда слежу теперь очень строго — все наши устройства кормит солнце, еще капризное в это время года.

Вечерами мы вместе готовим ужин, общаемся, слушаем музыку, порой танцуем и веселимся. Атмосфера нашей свободной интернациональной учительской напоминает детский лагерь — вот только взрослые куда-то подевались. Спать здесь, правда, расходятся рано. Уже к девяти мы возвращаемся в свой домик, где воюем всю ночь с кошкой (Муркой, как мы ее окрестили. Не потому, что мурчит, хотя ей этого, конечно, не занимать, а потому, что глупая, — перевод с непали) и с ее необъяснимой страстью делиться мышами.

А утром просыпаемся с петухами.

И так каждый день. Из развлечений здесь книги, беседы и собственные мысли. И конечно, стратегии, миллионы различных стратегий на тему того, как увлечь ребенка.

***

Еще никогда я не проводила столько времени с детьми, которым нужно твое внимание, терпение и фантазия. И оттого мне, привыкшей жить в своем мире, в первые дни ужасно не хватало личного пространства. Детский крик не давал сконцентрироваться, а от необходимости изображать что-то удивление, участие или укор — передергивало и хотелось поскорее отстраниться. Да, хвастаться здесь нечем.

Как-то раз, когда занятия из-за дождя отменили, но некоторые дети все же пришли в школу и играли в библиотеке, я сидела у печки и писала. Рядом посадили ребенка, и единственное, что я почувствовала тогда, — досаду от того, что опять не могу побыть в одиночестве. Я не сразу разглядела, что девочка насквозь промокла. Она кашляла каждые полминуты и кружку чаю, которую ей сунула Яна, сжимала своими крошечными озябшими ручками, как грелку. Я спросила девочку, как ее зовут. Она ответила, что Бипана и что ей пять лет. Я раздела ее, чтобы просушить одежду, сняла шапочку, а под шапочкой пряталась бритая голова с расчесанными вшивыми воспалениями.

— Господи, ну куда же смотрят ее родители! вырвалось у меня. — Как они вообще позволили ей идти по такой погоде? Сколько они добираются? Час? Полтора?

— А у нее нет родителей, — ответила Яна. Только старая бабка, почти слепая.

— Куда же они делись?

— Мать убежала с другим, отец тоже ушел. Обычная здесь история.

Я смотрела на Бипану, а она стеснительно улыбалась.

***

Да, доктор Спок и Януш Корчак[44] — имена здесь не самые популярные. Тут не задумываются над тем, рожать в больнице или дома, кормить грудью или нет, достаточно ли кальция в пище и хватает ли детям витаминов.

— Ну ладно, у них нет денег на новую одежду, но почему даже ту, что есть, родители не могут поддерживать в порядке? Каждый третий тут в рваном, а каждый первый грязный.

Ася пожимает плечами.

— А почему они везде разбрасываются мусор?

— А эти порядки с обедами!

В расписании школы есть перерыв на ланч, предназначенный скорее для учителей, чем для детей. Дело в том, что детям с собой ничего не дают. Лишь редкие счастливчики приносят лимон с солью и чили-специей или же кульки с битым рисом, который так и едят — сырым, а в основном дети обходятся без ланча. Однажды я сидела на лавочке и обедала, когда ко мне подошла Эмма, девочка из класса малышей. Она смотрела на то, как я ем. Не выдержав, я спросила, почему она не обедает. «Нет еды», — ответила Эмма, продолжая смотреть в мою миску. Как же хотелось накормить ее, но я не могла. Для остальных семидесяти детей еды, не моей к тому же, не хватило бы, поэтому все, что оставалось, уйти в кухню и стыдливо доедать свой рис там.

— И ведь ладно, если бы это было общим правилом — есть дважды в день, — продолжаю я. Так нет же! Сами родители, которые приходят отрабатывать[45], с удовольствием уплетают то, что им предложат.

— Ну, — Ася вздыхает, — не лезть же нам со своим уставом в чужой монастырь. Мы ведь здесь только гости. Это не наши традиции, не наша земля и, в конце концов, не наша жизнь. Пускай нам что-то сейчас дается с трудом, а что-то непривычно, придет время, и мы уедем. А они останутся. И кстати, именно здесь, в этой деревне. Помнишь,