Книга Сталин в Царицыне - Борис Васильевич Легран

сильно улучшилась.

Снесаревский штаб совершенно не занимался агитацией в массах. Во время выступлений перед бойцами Снесарев и его подчиненные предпочитали говорить только о трудностях – превосходстве противника, нехватке всего необходимого и пр. Такие разговоры угнетали настроение людей, вместо того, чтобы поднять его. Товарища Скляра, как заведующего агитационным отделом, в штабе загружали различными посторонними делами с таким расчетом, чтобы на агитработу у него оставалось бы как можно меньше времени. Начальник административного управления Серебренников (бывший ген. – майор) подбирал дела с учетом характера товарища Скляра. Это были важные, неотложные дела. «На вас вся надежда, такой-то не справляется», говорил Серебренников Скляру. Будучи сознательным большевиком, Скляр не мог отказаться. Он отвлекался на посторонние дела, агитационная работа от этого страдала. Товарищ Сталин решительно положил этому конец. По его настоянию Скляру в отдел дали двух сотрудников из местных большевиков и агитационный отдел стал заниматься только своей непосредственной задачей – агитработой. Серебренников, человек глупый и вздорный, кичившийся тем, что окончил Николаевскую академию по 1-му разряду,[92] попытался было снова загружать Скляра посторонними делами, но Скляр попросту послал его к такой-то матери при свидетелях – секретаре комиссариата Эратове и бухгалтере Лукашове. На том дело и закончилось. Предполагаю, что Серебренников мог жаловаться на Скляра Снесареву или Носовичу (это было в его характере), но никакого продолжения эта история не имела.

Усиление агитработы тотчас же дало плоды. Укрепилась дисциплина в отрядах, сошло на нет дезертирство, красные бойцы начали действовать более активно, о том, чтобы какой-то отряд целиком перешел на сторону врага уже не могло быть и речи. По тем людям, с которыми мне приходилось иметь дело, я мог судить о том, что в Царицыне все начало меняться к лучшему. Но то было лишь начало.

С появлением в Царицыне товарища Сталина работа контрреволюционеров в штабе округа сильно осложнилась. Им пришлось значительно ограничить свою деятельность. Находясь под бдительным присмотром они уже не могли вредить так широко и спокойно, как раньше. Контрреволюционная гидра в Царицыне лишилась нескольких голов. Пока еще не всех, но за этим дело не стало. Снесаревский штаб работал (то есть – вредил) умело и скрытно, Снесарева поддерживал Троцкий, с революционными кадрами в Царицыне дело обстояло из рук вон плохо, а вот контры было с избытком, но, тем не менее, товарищ Сталин в очередной раз вышел из борьбы с контрреволюцией победителем. Горжусь тем, что и сам я участвовал в этой борьбе.

Снесарев, Носович и прочие белогвардейские агенты очень умело использовали одно преимущество, которое давала им работа в штабе – они владели полными сведениями, касавшимися обстановки вокруг Царицына и на всем Северном Кавказе. Очень часто действия, которые кажутся обоснованными и абсолютно верными на отдельном участке, оказываются вредными для обстановки в целом. Носович умело пользовался тем, что кроме нескольких штабистов (все они были белогвардейскими шпионами) никто не владел обстановкой во всей ее полноте. Обстановкой мог бы (и обязан был) владеть предсовета Минин, но он предпочитал не вникать в военные дела совсем. К тому же Минин, как я уже писал, был троцкистом. Сталин положил такому вредительству конец. Он требовал у Носовича, как у начальника штаба, объяснений по каждому распоряжению, касавшемуся оперативной обстановки.

Еще одним способом вредительства стало помешательство на секретности. Я нисколько не преувеличиваю, говоря «помешательство». Так оно и было. Снесарев с Носовичем постоянно рассуждали о том, что все планы и действия должны быть полностью засекречены. (Могу представить, как они про себя смеялись над этим). Как человек с довольно богатым фронтовым опытом, я не могу оспаривать важности секретности. В годы войны с Германией, во время которой немецкие шпионы сидели повсюду – от полковых штабов до Зимнего дворца, я не раз был свидетелем того, как из-за шпионажа срывались блестяще задуманные операции. Грош цена любой задумке, если она становится известной врагу. Но секретность секретности рознь. Не имеет смысла шифровать распоряжения штаба, если суть их ясна и без того. Если приказ является единственно верным в данной ситуации, то его можно отдать не шифруя, так быстрее будет. Если обстановка такова, что у противника нет времени или возможности для маневра, то перехват приказа ему ничего не даст. Много есть ситуаций, при которых шифрование переписки не дает никакой пользы, а только затрудняет (усложняет) дело. Штаб округа шифровал все переговоры и пр. Но суть вредительства крылась не только в излишнем усложнении дела и замедлении обмена сведениями (пока зашифруют, пока расшифруют). В шифровки, исходящие из штаба, намеренно вносились ошибки. Умело вносились, так, чтобы нельзя было обвинить во вредительстве, но ошибки эти были часты. Едва ли не каждое распоряжение приходилось переспрашивать, уточнять детали. А Носович ходил по штабу гоголем и рассуждал о низкой квалификации красных шифровальщиков. По его распоряжению Начальник мобилизационного управления Ковалевский устроил при штабе двухнедельные курсы для шифровальщиков. На этих курсах толком ничему не учили. Они были нужны Носовичу только для того, чтобы отрывать шифровальщиков от их работы и вносить больше путаницы в дело. Пока шифровальщики пребывали на курсах, их замещали люди, не знакомые с шифровальным делом. «Вот тебе таблицы, справишься!». Справлялись так, что два отряда при смене позиций попали в руки к белым, на нескольких участках была оголена оборона и пр. Конец курсам шифровальщиков положил прибывший в Царицын Ворошилов (товарищ Сталин из-за своей невероятной загруженности не успел до них добраться). Ворошилов – человек прямой, резкий, не любящий долго рассусоливать. В ответ на объяснения Ковалевского касательно необходимости курсов, Ворошилов пригрозил пристрелить его из своего маузера как контру. Разумеется, Ковалевский уступил, но нажаловался Снесареву на то, что товарищ Ворошилов своими действиями срывает работу штаба. Снесарев потребовал, чтобы Ворошилов извинился перед Ковалевским, Ворошилов, конечно же, извиняться не стал. Сталин по этому поводу сказал: «Одни дело делают, а другие церемонии разводят». О товарище Ворошилове я напишу особо.

Разумеется, наши враги не могли смириться с тем, что их взяли за жабры. В Москву – Ленину, Троцкому, Свердлову, посыпались жалобы на товарища Сталина, якобы срывающего своими действиями подготовку к обороне Царицына и всю работу штаба в целом. Белогвардейские шпионы прекрасно понимали, что опорочить товарища Сталина перед ЦК и Совнаркомом им не удастся. Они действовали тоньше – требовали отозвать товарища Сталина из Царицына или же повлиять на него, чтобы он занялся своей «непосредственной» задачей – продовольственным делом. Троцкий в Москве подливал масла в огонь, стараясь повлиять на Ильича, и, во вторую очередь, на Свердлова, чтобы они «приструнили» Сталина.