Книга Москва в судьбе Сергея Есенина. Книга 1 - Наталья Г. Леонова

исторического путешествия Чарльз Дарвин посетил людоедов. Ознакомившись с их бытом и нравами, он спросил вождя каннибалов: «Сэр, почему вы кушаете преимущественно своих жен? Уж лучше бы ели собак. Разве они менее вкусны, чем леди?» Рассудительный вождь ответил: «Наши собаки ловят выдру. А женщины ни на что не годны. Поэтому мы предпочитаем утолять ими свой аппетит». Старейший из людоедов, желая быть гуманным в глазах европейца, мягко добавил: «Но перед тем, как пожарить женщину, мы ее обязательно душим». «Ах, как это мило!», – воскликнул Рюрик Ивнев своим девичьим голоском. «Не правда ли?.. Так вот, друзья, – заключил Шершеневич, – я бы обязательно душил женщин, которые разбивают большую мужскую дружбу!» Ироничная судьба не щадит даже циников и записных острословов! Вскоре Вадима Шершеневича настигло мучительное и сильное чувство. На репетициях своей пьесы «Дама в черной перчатке» в Опытно-героическом театре Бориса Фердинандова Шершеневич познакомился с актрисой Юлией Дижур. Забылись увлечения прошлых лет. Шершеневич признается: «Я вами нагло лгал, мои былые книги…»; «И от этого потопа моей любви//Ни в каком не спасешься ковчеге». Эта любовная дуэль с женщиной самолюбивой, сложной, независимой, полная встреч и расставаний, ревности и боли, закончилась трагедией. Поссорившись с любимой, Шершеневич ушел, сказав ей, что никогда не вернется. Юлия Дижур застрелилась. Это произошло в 1926 году. Шершеневич воспринял смерть Юлии, как крах собственной жизни. Мариенгоф сделал возлюбленную Вадима прототипом образа Ольги в пьесе «Циники». Сам Шершеневич, не дожив до пятидесяти лет, умер от туберкулеза в Барнауле в 1942.

Крестовоздвиженский переулок, дом2

Новая площадь, дом 3/4

Сейчас в это трудно поверить, но литературные вечера в Политехническом музее, окруженном конной милицией, приходилось брать приступом! Желающие сидеть ближе к своим кумирам собирались заранее, простаивали по 4 часа возле закрытых дверей в зал: билеты на выступления все были в одной цене, места без номеров… Помещения не отапливались. В холодное время года зрители притопывали ногами и дышали на скрюченные пальцы, чтобы согреться, но какое оживление царило в зале! Афиши кричали: «Искусство, взирающее на современность!», «Суд над современной поэзией!», «Экскурсия по Крученыху!», «Личность против культуры!», «Вечер Шершеневича в связи с 10-летием творческой деятельности!», «Новый год с поэтами-имажинистами!»… Из воспоминаний П.В. Шаталова: «Новый 1921-й год имажинисты встречали в Большом зале Политехнического музея. <…>В левой стороне сцены поставили длинный стол. Взгромоздились на него вчетвером, обхватившись друг за друга руками. <…>Длинноногий Шершеневич, как хозяин вечера, расхаживал по сцене вдоль рампы. Он был в роли конферансье. К нему направлялись записки. Их было много. Некоторые, более нетерпеливые, задавали вопросы устно. И удивительная вещь – на все вопросы Шершеневич отвечал и на многие довольно остроумно. <…> Появился Есенин в неизменном из оленьей шкуры пиджаке нараспашку и в длинном цветном шарфе на шее. Зал затих: он ждал очередной похабщины». Есенин намеренно эпатировал публику. В тот новогодний вечер прочел из «Евгения Онегина», сравнил стихи Пушкина с «Чижиком-пыжиком» по простоте. Политехнический помнит рев зала: «Есенин!» Помнит сотни влюбленных девичьих глаз, устремленных на поэта. И глаза Галины Бениславской! Вернувшись из поездки по миру с Айседорой Дункан, именно здесь Сергей Есенин выступил впервые в августе 1923 года. Не мастер говорить, он начал описывать свое путешествие, сбиваясь, делая паузы. Аудитория, с трудом прорвавшаяся сквозь строй жаждущих, но не доставших билет, разочарованно шикала, раздались смешки… Рюрик Ивнев так вспоминал этот вечер: «Есенин побледнел. Вероятно, ему казалось в эту минуту, что он проваливается в пропасть. Но вдруг он искренне и заразительно засмеялся: «Не выходит что-то у меня в прозе, прочту лучше стихи!» <…> Публику сразу как-будто подменили, раздался добродушный смех, и словно душевной теплотой повеяло из зала на эстраду. <…>Так бывало и прежде. Стоило слушателям услышать его проникновенный голос, увидеть неистово пляшущие в такт стихам руки и глаза, устремленные вдаль, ничего не видящие, ничего не замечающие, как становилось понятно, что в чтении у него нет соперника. После каждого стихотворения раздавались оглушительные аплодисменты. Публика неистовствовала, но теперь уже от восторга и восхищения».

Новая площадь, дом 3/4

Трехпрудный переулок, дом 10

Рюрик Ивнев – псевдоним поэта Михаила Александровича Ковалева, который явился ему во сне. С Сергеем Есениным Ивнев познакомился в марте 1915 года в Петрограде, и сразу влюбился в поэзию рязанского самородка. «Мне хотелось определить, понимает ли он, каким огромным талантом обладает. Вид он имел скромный, тихий. Стихи читал своеобразно. Приблизительно так, как читал их позже, но без того пафоса, который стал ему свойствен в последующие годы. Казалось, что он и сам еще не оценил самого себя. Но это только казалось, пока вы не видели его глаз. Стоило вам встретиться взглядом с его глазами, как «тайна» его обнаруживалась, выдавая себя: в глазах его прыгали искорки. Он был опьянен запахом славы и уже рвался вперед. Конечно, он знал себе цену. И скромность его была лишь тонкой оболочкой, под которой билось жадное, ненасытное желание победить всех своими стихами, покорить, смять», – писал Ивнев в воспоминаниях о Есенине. Литература еще не знала столь быстрого и легкого восхождения на пьедестал. К чести Ивнева, надо подчеркнуть, что, сам будучи поэтом, он не испытывал к успеху Сергея черной зависти, только восхищение! Рюрик знакомил Есенина со своими друзьями – молодыми поэтами, устраивал его поэтические выступления.

С подкупающей откровенностью Ивнев пишет: «Если я и продолжал выступать на литературных вечерах, когда получал приглашение, то делал это как бы механически. Сейчас меня удивляет, как я мог остаться самим собой и не попасть под его влияние, настолько я был заворожен его поэзией. Может быть, это произошло потому, что где-то в глубине души у меня тлело опасение, что, если я сверну со своей собственной дороги, то он потеряет ко мне всякий интерес». Общение поэтов продолжилось в Москве. Рюрик Ивнев вошел в круг имажинистов. За переменчивость литературных взглядов Шершеневич называл Рюрика «блуждающей почкой имажинизма». Но колебания Ивнева не омрачали его общения с Есениным. Сергей Александрович часто бывал у Рюрика в Трехпрудном переулке: «Мы говорили с Есениным обо всем, что нас волновало, но ни разу ни о «школе имажинистов», в которую входили, ни о теории имажинизма. Тогда в голову не приходила мысль анализировать все это. Но теперь я понимаю, что это было очень характерно для Есенина, ибо весь имажинизм был «кабинетной затеей», а Есенину было тесно в самом обширном кабинете». Приходил к Рюрику