Книга Хозяин бабочек - Тата Олейник

Рабьего Рынка передал. А купить вы их, почтенный господин, сами там сможете, их через два дня всех туда погонят, как купцы антийские прибудут.

— Их в Антию будут продавать? — с ужасом спросил я.

— Ну, а что с этим отребьем еще делать? — пожал плечами надсмотрщик. — Уж не знаю, что с ними в Антии творят, может, едят, но у нас от них только хлопоты и пустой расход лепешек.

— Что ж, — сказал Сакаяма, — ничего не поделаешь! А скажите мне, почтеннейший, в какую цену купцы обычно берут молодых мужчин?

— Тысяч по пять за каждого готовь, господин. И то, если торга большого не будет. Женщины молодые — те сильно дороже, а за мужчину тысяч пять, ну, шесть, если у раба все зубы целы.

— Вопрос с целостностью зубов легко решаем, — кивнул Сакаяма, но, к счастью, не направился тут же понижать цену Гуся с Лукасем, а, похлопав меня по загривку, сообщил, что нам пора позаботиться о жратве и ночлеге, а уж завтра продолжим разбираться с нашими утомительными добрыми делами.

На ночлег остановились в большом караван-сарае, где тоже были ковры на полу, люди обедали, сидя на этих коврах, ночевали тут же, плотнее закутавшись в халаты и пристроив под голову седельные сумки. Я опасливо ожидал, что Сакаяма и здесь устроит такое же бесчинство, как в прошлой палатке, но повезло — роскошными танцовщицами местный владелец не озаботился, а потому Сакаяма оперативно пришел в свое стандартное состояние храпящего куля, и ночь прошла в целом спокойно, если не считать его жуткого храпа, а также возмущенных тирад других ночующих по поводу этого звукового насилия.

Почтового ящика в Летающих Шатрах мне так обнаружить и не удалось, похоже, у учгурцев не сложились отношения с почтовиками Альтраума. Что же, я не удивлен. Их привычка чуть что хвататься за кинжалы вряд ли могла снискать одобрение у здешних почтовиков. Хотя с пауками я тут дела пока не имел, может, у них гонору и поменьше, чем у голубей. Где же найти завтра десять тысяч золотых? Раз ребят планируют продать в Антию, то все куда страшнее, чем мы думали. Как мы сможем их там разыскать? Что с ними там сделают?

Ну почему⁉ Почему всегда все получается так ужасно⁈ Почему нельзя было сделать так, чтобы ребята спокойно собирали кизяк до прихода победных войск Камито⁈ Тут даже воды нет, чтобы можно было попытаться поймать что-нибудь дорогостоящее. И я был совершенно уверен, что если бы у Сакаямы даже были какие-то сбережения, (хотя если бы они и были, он бы их тут же пропил), то не стал бы он их тратить на покупку незнакомых рабов.

Я оглянулся по сторонам, — не порхает ли где-нибудь поблизости случайно какое-нибудь насекомое? — но, надо думать, бабочки не любят помещений, в которых несколько десятков давно немытых мужиков храпят вповалку, насыщая воздух разнообразнейшими ароматными испарениями. Даже я в конце концов перебрался на улицу с ковриком и пледом. Пусть ночи уже и холодные, но даром у меня что ли рекордные показатели морозостойкости?

* * *

Я боялся, что с утра Сакаяма первым делом налакается до невменяемого состояния, но он на удивление был бодр, с удовольствием хлюпал горячую лапшу, дул на обожженные пальцы, которыми он эту лапшу подталкивал себе в пасть из горячего бульона, чавкал, как свинья.

— Суп богов! — сказал он, облизываясь.

Я спорить не стал, хотя предпочел бы, чтобы боги меньше злоупотребляли перцем и бадьяном. Я уже знал, что приставать с расспросами к Сакаяме — дело совершенно бессмысленное, поэтому просто почтительно сидел рядом и смотрел на него жалобными глазами. Сам ненавижу, когда так делают, но других методов воздействия на военачальника у меня не было.

После завтрака мы отправились гулять по Летающим Шатрам, которые были точно такими же шумными, грязными и бестолковыми, как и вчера. Мы добрались, видимо, до торгового центра: палаток тут было поменьше, а людей вопящих «Лучший сушеный кобылячий сыр — обломаешь все зубы пока сгрызешь!» — значительно больше, чем в прочих местах. В нос неожиданно ударило резким и неожиданным здесь запахом рыбы. На большой арбе, набитой мокрой травой, стоял, расставив ноги и уперев кулак одной руки в бок, мужик, держащий за жабры большого, в полметра длиной, золотого карпа.

— Карпы, выращенные в прудах обители Заоблачных Вишен! Еще живые, доставленные на телеге с волшебными кристаллами! Карпы, дарующие долголетие, рыба, возбуждающая женскую похоть! Всего по три золотых за одного огромного жирного карпа!

На мой взгляд три золотых за такого красавца, да еще и посреди голой безводной степи — было вполне умеренной ценой, но народ разбирал карпов неторопливо, громко жалуясь на беспредельную жадность продавца и костлявость этих маленьких жалких рыбешек.

— Неслыханное дело! — Сакаяма разрыл траву на повозке и вытащил оттуда карпа. — Три золотых за одну рыбу, когда за такие же деньги можно приобрести половину жирного ягненка. Жульничество это и обман, вот что я скажу!

— Да! — откликнулся стоящий рядом востроносый непись в заплатанном халате. — Я бы и не брал, но у меня старенькая бабушка болеет, все бы, говорит, отдала за то, чтобы покушать карпа, зажаренного в соевом соусе с пореем.

— Я вас не неволю брать мою рыбу, любезнейшие! Хотите — ищите где подешевле. Только на сто верст в округе другой рыбы вы не найдете.

— Ну, это как посмотреть, — сказал Сакаяма, — можно и найти, ежели искать умеешь.

— И как ты собрался искать карпов, уважаемый? Это тебе что, кизяки?

Сакаяма хмыкнул, достал нож и одним движением отрезал у карпа голову. Тушку он кинул в инвентарь, а голову вручил мне, велев держать бережно. Толпа заинтересовалась и начала образовывать вокруг нас кольцо. Сакаяма перехватил половчее грабли и принялся разбивать ими землю неподалеку от телеги.

— Уж не думаешь ли ты, почтеннейший, что карпы живут под землей, как суслики?

— Эй, смотрите, смотрите! Безумый дервиш потеху устраивает!

— Это он червей копает для рыбалки, небось. Ха-ха!

Выкопав не очень большую плоскую ямку, Сакаяма оглянулся по сторонам и выхватил у одного из зевак, вышедших на шум из соседней чайной, чашку чая.

— Эй! — возмутилась жертва грабежа. — Так не делается!

— Не делаются — у твоей матушки разумные дети! — огрызнулся Сакаяма, плеснул чай в ямку и несколько раз ударил об землю граблями. Земля затряслась, и на месте ямки образовался небольшой круглый прудик метра три диаметром. Толпа ахнула и отпрянула, а потом придвинулась обратно, став еще плотнее и теснее, так что я оказался выпихнут на край пруда и чуть было не свалился. Замахал руками и выронил скользкую рыбью голову в воду. Сакаяма довольно хрюкнул, засучил рукава, сунул руку в пруд и вытащил оттуда живого, отчаянно бьющегося карпа — ничуть не хуже тех, которых продавал рыбный спекулянт, который, кстати, тоже стоял в толпе с глазами совершенно круглыми и так же, как и все прочие, восторженно ахал.

— Свежайший карп из обители Чайной Лужи! Всего по одному золотому за вкуснейшего карпа! Карп чудесного происхождения — принесет удачу, богатство и здоровое потомство тому, кто вкусит его мясо сегодня до полуночи!

Я едва успевал принимать монеты, которые тянули со всех сторон. Сакаяма влез в свой пруд уже по пояс и безостановочно швырял все новую и новую рыбу на берег под ноги покупателям, толкающимся и орущим от счастья соприкосновения с чудесным. Мне показалось, что прошло всего несколько минут, а мы уже продали несколько сот карпов и Сакаяма, обшарив мелкий пруд, сообщил собравшимся, что потеха кончилась. Действительно, пруд затянулся, как только Сакаяма выбрался на берег, словно ничего и не было — даже влажного пятна на земле не осталось. И одежда на Сакаяме — сухая. Люди поспешно расходились с купленными рыбами, видимо, торопились найти порея и соуса для успешнейшего приманивания благополучия.

— Постойте! — вдруг послышался дрожащий от негодования голос торговца рыбой.

Он стоял возле своей арбы и с безумными глазами рылся в мокрой траве.

— Позвольте, а где же МОИ карпы⁈

— Бежим! — крикнул Сакаяма, ухватив меня за рукав, и мы помчались, петляя по бесчисленным закоулкам.

Наконец Сакаяма отпустил рукав, и я встал на дороге, задыхаясь.

— Круто вы его карпов заколдовали, — наконец смог выдавить я.

— Просто немного глаза этим пустоголовым отвел, так-то колдовства я не люблю, но раз уж мы взялись делать добрые дела…

Я не был уверен, что сотворенное нами на рынке можно было смело отнести к категории добрых дел, но благоразумно оставил сомнения при себе.

— Насколько мы там