Книга Радуница - Андрей Александрович Антипин

нет!

– Да с чего?! – обиделся Никита.

– А матерьяльчик деликатный. Соболь баргузинский называется. Головка! – Мухин назидательно вытаращил палец. – То есть первый цвет.

Всё это Мухин говорил, пряча отвёртку и пассатижи в карман. Туда же – деньги, которые по-взрослому отсчитал Никита (вот ещё куда, Владислав Северянович, уплывало из кошелька!).

– Ну, сколько?

– Ха, сколько! – Мухин, как носок на ногу, напялил шапку, как если бы водрузил на охапку стружек: Мухин был кучеряв и давно нестрижен, волосы лохмами свисали на затылке и висках. – Мно-ого! Это если в районе толкнуть. А в Питер на аукцион вообще с мешком ехать надо!..

И ушёл в своей дорогой (мешок денег которая) собольей шапке, на прощание помахавшей Никите оттопыренным ухом…

Наврал он, конечно, этот Мухин. Про мешок денег. Не могли столько отстегнуть за какую-то шкурку! Ну соболь, ну дорогой, ну редкий… Нет, Мухин, уж кто-кто, а Никита не лопух, не на того гайку уронил! Он тебя насквозь видит! Правильно, с одной стороны, говорил о тебе Владислав Северянович: пьяница, безалабе…

Вот и мама, когда он рассказал ей об этом, улыбнулась одним только ртом.

– Говорил бы уж десять! – отдула с губы налипший волос, сидя на обувной полке в верхней одежде, словно заглянула домой только для того, чтобы перевести дух и устремиться дальше. – Я бы у него заняла мешка два…

– А сама нисколько не нашла, мам? – Никита сел рядом.

Был уже вечер. Над ними горела лампочка, распыляя жёлтый кружок. И они сидели в этом кружке, не зажигая света в других комнатах, одни-одинёшеньки во всём мире, в его кромешной темноте.

– Тётя Люда Гаева обещала занять. Завтра поедет в город, снимет со сберкнижки. Альбина Владимировна даст с пенсии. Лишь бы не задержали, как в том месяце…

– Мам, а нас с папкой тоже на СЧЁТЧИК поставят?

– Нет, меня одну.

– А это больно?

– Чего болтаешь! Уже одиннадцать, а всё как маленький. Ну как может быть больно?!

– Тогда, раз не больно, я тоже вместе с тобой встану! Можно?

– Можно… – склонилась над Никитой, и на лицо ему закапало.

«Мешок денег! Иди ты, Мухин, в баню! И половины не дадут! Треть мешка – красная цена!» – спорил Никита, засыпая.

Этот сорт совсем особый

из сибирских соболей…

* * *

Наутро (о, сколько было этих наутро – назавтра – к вечеру – в срок!) он уже составил план действий. Может быть, в ту-то предшествовавшую ночь соболь впервые и приснился ему чёрной кляксой на голубой ветке, а мысль о мамином будущем счастье зарделась полоской рассветной сини на сплошном чёрном фоне.

Первое – найти Мухина. Вытрясти из него душу (если удастся оторвать от земли!), но разузнать, где, в каких далёких, близких ли тайгах (в близких-то, поди, нету) живёт такой дорогой соболь.

Второе – раздобыть у Мухина капкан. Тот, что стоял в кутухе, рядом с крысиной норой, накрытый корытом (чтобы глупая курица не клюнула), был ржавый, да к тому же со слабой пружиной. Из него даже иная крыса вырывалась. Таким, ясное море, соболя не удержишь.

Третья загвоздка – насторожить капкан в лесу…

С лесом понятно. Вон он, за рекой! Да и не за рекой лес. И справа. И слева. Хоть в какой стороне – лес. Тайга. Был бы капкан…

Значит, всё дело в Мухине!

А Мухин где?

Там, где все русские мужики.

А русские мужики где?

Правильно, в гараже – пьют водку!

…Положим, найти Мухина оказалось нетрудно. Нашёл – даже не в гараже, а в ограде, где Мухин колол дрова. Он, конечно, вытаращил свой единственный глаз, не разумея, чего от него хотят. Насилу Никита растолковал суть да дело.

– А чё ж отец вам не поможет?! – не очень-то вежливо буркнул Мухин. Он затаил на Владислава Северяновича после того случая с «глухарём», который убил Мухина-старшего, и его неприветливость была понятна. – Есть же у них касса…

– Да мы у него и не спрашивали, – соврал Никита.

Мухин, по всему было видно, не поверил, но ничего не сказал. Сдвинул шапку (но не ту, которая мешок денег стоит, а занюханную, из кролика, за какую Никита и горсть залежалых кедровых орехов не дал бы), снял с забора комок снега и приложил ко лбу.

– Башка трещит! – поморщился, нырнул в низкий сарай, а выплыл с капканом на цепочке. – Только это… скоро середина февраля. Ша́лый он теперь, соболь, широко бегает. В воскресенье ходил по мётла – видел в перелеске следы…

– А на что его можно поймать? Я кусочек колбасы привяжу!

– Хорошо живёте, колбасу жрёте… Но колбасу – это кошаку ништяк, а соболю мясо надо. Дичь! Хотя крыса тоже проканает… А ты вправду, что ли, соболя думаешь поймать? Это ж не так-то просто, мелкий!

У Никиты, как от ветра, запылало лицо.

– Надо, – сказал тихо.

– Щас он ольховые прутья грызёт, мёрзлую голубику из-под снега объедает. Может и не клюнуть на мясо…

– А чё делать? Ты ж объясни! – Сидя на чурке, Никите легко было разговаривать с простодушным Мухиным, от которого, как от бабы, разило каким-то вкусным дезодорантом. А вдоль скулы краснел свежий порез: брился, приводил себя в порядок похмельной рукой.

– Вот чего, – проникся Мухин, – ты только не трепись никому! Над капканом чё-нибудь да подвяжи, падаль какую-нибудь, а снизу, под жердью…

– Змею расплавленную?!

– Сам ты змея расплавленная! Пучок ваты помакай в голубичное варенье и приспособь на веточке – вот чего!.. Есть у вас голубичное?

– Не-а. Только черничное!

– Черничное дак черничное! Вот так и сделай, мой тебе совет. Ну, ни пуха ни пера?! – засмеялся, взмахнул колуном. – А охотник говорит рыбаку: ху-у тебе, а не щуку в уху-у! Убегай, мелкий, а то прилетит по боту́хе!

…Вечером Никита вываривал капкан. Это чтобы соболь не почуял железо. Никита как сделал? Он взял цинковое ведро, опустил в него капкан, набросал сверху еловых коринок, залил водой, а ведро поставил в бане на печку (была суббота, топили баню). Накрыл фанеркой. Стал парить. Час, другой… Сопрел у жаркой печки, думая, что в этой парке – главный смысл.

Ну выварил, ну выскреб из дымного ведра щепкой (это чтобы не коснуться голой рукой и не оставить свой запах). Капкан был сизый.

Закручинился: где взять приманку?

Как раз в кутухе задавилась крыса, столько времени объедавшая кур. Вот и приманка есть!

Топорик наточил бруском. Рюкзачок туристический, ветхий, починил. Положил в него завёрнутый в газету капкан и крысу, унёс под навес, подальше от жилого духа…

Всё исполнил, как Мухин велел. Теперь завтра дождаться – мороз бы не вдарил, метель не взвыла