Книга Вонгозеро. Живые люди - Яна Михайловна Вагнер

наконец посмотреть по сторонам; мы миновали первую полосу леса, отделяющую нашу деревню от остальных, светлыми электрическими пятнами рассыпанных в зимней темноте так густо, что недавно еще окружавший нас черный, непрозрачный воздух разбавился рассеянным желтым светом, струящимся от уличных фонарей и льющимся из окон. Мне показалось — загляни я в окна домов, стоящих у дороги, я увидела бы семейный ужин под оранжевой лампой или светящийся голубоватый экран телевизора в гостиной, припаркованную во дворе машину, огонек сигареты на крыльце; все эти люди, сотни людей, остались здесь — не ожидая плохого, не ездя по окрестностям в поисках бензина, не собирая вещей, они решили переждать все, что творится вокруг, доверившись надежности своих домов, своих дверей и заборов; столько светящихся окон, дымящих труб на крышах, столько людей — не могут же все они ошибаться, куда же едем мы, зачем мы едем? Правильно ли решение, которое приняли за меня, без моего участия, правильно ли я сделала, когда подчинилась, не говоря ни слова против, безропотно бросила единственное место, где могла бы сейчас чувствовать себя в безопасности, и пока все эти люди вокруг готовят ужин, смотрят новости, рубят дрова и ждут, когда все это закончится, уверенные в том, что это случится очень скоро, моя реальность — поспешные сборы, выстрелы, мертвая собака, рассказ о погибшем городе — уже отделена от их реальности непроницаемым экраном, я еще могу их увидеть, но уже не могу к ним присоединиться, я просто проезжаю мимо, на заднем сиденье сидит мой сын, и я не чувствую ничего, кроме невыносимого одиночества.

Мы все увидели это одновременно — еще до того, как вспыхнули Ленины стоп-сигналы, я уже нажимала на тормоз, Ленина водительская дверь хлопнула, он тяжело выпрыгнул на дорогу, обогнул машину и сделал несколько шагов по направлению к обочине. Папа Боря высунулся из открытого окна почти по пояс и крикнул:

— Леня, стой, не ходи туда, — и Леня тут же остановился, но в машину возвращаться не спешил.

Огня уже не было — даже большой дом не может гореть весь день, а этот был не так уж и велик, если судить по его нетронутым соседям, похожим друг на друга как две капли воды — маленький опрятный коттеджный поселок, его начали строить, когда мы уже переехали за город, и, проезжая мимо, я всякий раз удивлялась скорости, с которой на огороженной забором площадке появляются вначале аккуратные коробочки с пустыми, неостекленными окнами, затем одинаковые коричневые крыши, невысокие светлые оградки, а еще через год высокий забор вокруг стройки был убран и с дороги стала видна сказочная пряничная деревенька — сейчас она по-прежнему выглядела сказочной, расчищенные от снега дорожки, опоясанные шоколадно-коричневыми деревянными брусьями светлые стены, кирпичные дымоходы, только вместо ближайшего к дороге дома было теперь масляно-черное неровное пятно с торчащими вверх обуглившимися фрагментами конструкций. Сквозь густое облако белого пара, какой бывает над открытыми зимними бассейнами, было едва видно, что передняя стена дома обвалилась, обнажив его закопченные внутренности, а с перекрытий неопрятными жирными гроздьями свисали то ли остатки штор и ковров, то ли какие-то провода; там, где раньше была крыша, редко торчали куски деревянных стропил. Вкусно пахло костром.

— Смотри, Мишка, ты интересовался утром, — сказал папа, поворачиваясь к нам.

— Что здесь случилось? — спросил Мишка вполголоса.

— Скажу тебе так — вряд ли тут все сгорело оттого, что кто-то баловался с бенгальскими огнями, хотя, конечно, всякое может быть, — ответил папа, снова высунулся из окна и крикнул Лене: — Посмотрели — и хватит, Леня, едем, едем!

После незапланированной остановки у сгоревшего пряничного домика мы уже не обращали внимания на дорожные знаки — ехать медленно, смотря по сторонам, больше не хотелось; первым скорости прибавил Сережа, за ним с тракторным рокотом ускорился Лендкрузер — немедленно задымил выхлоп, и я поспешно закрыла окно. Ненавистная рация мешала мне вести машину — то и дело, забывшись, я задевала ее правым локтем, железный прямоугольник с острыми углами предательски болтался, царапая кожаную крышку подлокотника, но дорога была знакомая — за два года жизни здесь я выучила каждый поворот, и мы без труда нагнали Леню. Уже через десять минут мы выехали на шоссе и, выстроившись гуськом, покатили в сторону Большого бетонного кольца. Почему-то теперь, после оставшейся позади разоренной сказочной деревеньки, я почти готова была увидеть колонну беженцев, на машинах или, может быть, даже пешком покидающих опасные окрестности мертвого города, но кроме нас, на шоссе машин не было — ни на встречной полосе, ни позади нас. Похоже было, что пустая дорога удивила и папу, он даже нагнулся и проверил частоту, на которую была настроена рация, — но в эфире не было ни звука, только тишина и потрескивание помех. Слева густой стеной стояли деревья, справа вот-вот должны были показаться съезды к расположенным вдоль шоссе небольшим поселкам, до бетонки оставалось еще километров сорок; эти места тоже были мне знакомы — когда мы с Сережей искали дом, подгоняемые неудобствами съемной квартиры с чужой мебелью и незнакомым видом из окна, к которому я за десять месяцев так и не смогла привыкнуть, мы объехали всю округу — это муравейник, малыш, ты же не хочешь жить в муравейнике, давай поищем еще — пусть подальше от города, не страшно, зато там будет тихо, спокойно, только ты и я — и никого вокруг. Друзья, которых мы оставили в городе, узнав о наших планах, крутили пальцем у виска — но мы не слушали никого, и, конечно, не могли предположить, что расстояние, казавшееся нам тогда вполне достаточным для того, чтобы отгородиться от всего мира, покажется теперь таким смехотворно маленьким.

Развилка, на которой шоссе пересекалось с бетонным кольцом, появилась впереди неожиданно — вначале она просто засветилась издалека, а затем уже показались большие белые дорожные указатели с надписями и расстояниями. Рация захрустела Сережиным голосом:

— Анюта, здесь направо.

— Я знаю, — ответила я раздраженно и сразу же сообразила, что он меня не слышал, потому что микрофон по-прежнему покоился в подстаканнике, в который я обычно складывала сигареты, — но никто из сидящих в машине не указал мне на эту мою ошибку. В ту же секунду рация заговорила снова — на этот раз чужим голосом:

— Братишка, — произнес голос взволнованно, — заправки работающие попадались тебе на кольце? Мне до Одинцова бы дотянуть, все позакрывались, мать их…

Прежде чем Сережа