Книга Пять лет рядом с президентом - Виктор Николаевич Ярошенко

которого как раз считается гостеприимная Андалузия. Он в знак согласия кивнул головой и экспромтом написал несколько теплых слов.

Когда я прочел, то ахнул – Борис Николаевич допустил малозаметную общепринятую опечатку: вместо «фламенко» (танец) он написал «фламинго» (птица). Но так как запись была сделана на русском языке, естественно, что никто ничего не заметил. Да и важен был сам знак внимания, факт автографа Ельцина, поэтому счастливый хозяин ресторана предложил всем присутствующим тост за дорого гостя.

28 апреля, до выступления на конференции, Ельцин успел встретиться с генералом Эанишем – экс-президентом Португалии, генеральным секретарем Организации американских государств Гонзалесом и отчаянно поспорил о перспективах коммунизма, которые считал тупиковыми, с генеральным секретарем одной из компартий Испании (там в то время было минимум 4 компартии).

Насколько я помню, в конференции участвовали такие политики, как Вилли Брандт (ФРГ), Жискар д’Эстен (Франция), Александр Дубчек (Чехословакия) и многие другие известные на тот момент политики и экономисты; с ними состоялись непродолжительные, но интересные контакты.

У нас была прекрасная переводчица, русская женщина лет сорока – сорока пяти, Галина Гонсалес (по мужу). Эта милая дама добросовестно и на редкость достоверно переводила все, что говорили ее подопечные. Она так хорошо знала испанский не только потому, что жила в Испании, но и потому, что в СССР работала профессиональным переводчиком, а после замужества переехала в Испанию.

Борис Николаевич выступил перед участниками конференции с докладом о политических событиях, происходящих в Советском Союзе. Ельцин откровенно и довольно резко говорил о неспособности существующего руководства страны пойти дальше лакировки гнилой системы (пресловутый «социализм с человеческим лицом»).

– Очевидна близорукость нашего руководства, его леность и нерешительность; мы постоянно запаздываем и отстаем от своего времени. В такой стране, как Россия, надо действовать решительно, быстро и не оглядываться назад.

Во многих испанских газетах его тогда окрестили «буревестником перестройки».

После конференции 29 апреля мы вылетали в столицу Каталонии Барселону. День предстоял очень длинный и тяжелый.

Когда Ельцин увидел небольшой шестиместный винтокрылый самолет, то удивленно спросил пилота:

– Машина как, надежная?

– Что вы, господин Ельцин, – заверил пилот. – Самый надежный самолет этого класса. За двадцать лет эксплуатации подобных самолетов в небе Испании – ни одного инцидента. Бьются сегодня эти огромные реактивные монстры, а наш самолет очень надежный, – повторил он, – может сесть даже на грунтовый аэродром при одном работающем двигателе.

– Ну, ладно, это хорошо, тогда полетели, как говорят, с Богом. Но учтите, что со мной происходят иногда очень странные и неожиданные вещи, – полушутя предупредил пилотов Борис Николаевич.

Половину пути все вспоминали мою свадьбу, как Борис Николаевич очаровал мою тещу – Татьяну Николаевну, как галантно танцевал со всеми дамами.

– Хитрый у нас Ярошенко. Всё говорил: меня интересует только политика, экономика, какая там личная жизнь. И вот вам, пожалуйста, сумел на такой красавице жениться, – смеялся Ельцин. – Когда в ресторане нас всех увидела ваша Оксана, наверняка с ужасом подумала: «Ну, вот, вместо свадьбы сейчас будет внеочередное заседание Межрегиональной депутатской группы».

– Точно, вы просто экстрасенс, Борис Николаевич. Накануне свадьбы, увидев список моих приглашенных, она мне сказала примерно то же самое. А мой тесть – деятель культуры, Владимир Владимирович – вообще схватился за голову: «Какая свадьба? Куда мы попали? Ну хоть сегодня без политики… А то все тосты будут за демократию, за реформы, за рыночную экономику».

– Вы так танцуете, Борис Николаевич, что, наверное, не одно женское сердце разбили…

– Нет, мне всю жизнь только одно сердце надо было завоевывать.

И это – чистейшая правда. Мы неоднократно встречались семьями. В отношениях с женой у Ельцина отсутствовала показушность. Деликатная, мудрая Наина Иосифовна всегда при посторонних называла его по имени-отчеству. Природная интеллигентность во многом способствовала сохранению их по-настоящему глубокой любви и уважению друг к другу. Нам с Оксаной Наина Иосифовна очень нравилась, видно было, что она одновременно является семейным стержнем и громоотводом… Удивительная женщина.

– Да и в ЗАГСе забавно получилось, – вспомнил Борис Николаевич.

Действительно, когда в обычном городском загсе появился Борис Николаевич, вспомнилась немая сцена из гоголевского «Ревизора». Все работники ЗАГСа – перепуганные, ошалевшие от такого визита – подумали, что это его очередная неожиданная строгая проверка, и побежали разыскивать директора.

– Не беспокойтесь, пожалуйста, – пытался успокоить их Ельцин. – Я здесь как частное лицо, с друзьями. Надо вот этого товарища как следует женить, – кивнул он в мою сторону.

Через некоторое время после свадьбы и возвращения из командировки на улице Неждановой в храме Воскресения на Успенском Вражке состоялось наше венчание. Молодой священник отец Владимир, совершавший это таинство, удивился нашей смелости:

– А партбилет и высокую должность вы не боитесь потерять, господин депутат? Такого раньше не бывало.

– Нет, не боюсь.

– Ну, тогда храни вас Бог…

В начале 1990 года в большинстве из нас жил еще навязанный коммунистами инерционный мини-страх перед возможным наказанием или порицанием за такую вольность. Сейчас стало модно венчаться в церкви, а много лет тому назад, в масштабах того времени это осуждалось, подвергалось насмешкам атеистическим большинством социалистического общества и было небезопасно для карьеры… Венчание было с нашей стороны своего рода поступком.

…Воспоминания вдруг резко оборвались, когда я посмотрел на нашу переводчицу Галину – ее начало трясти. Она с ужасом смотрела на пилотов, которые эмоционально жестикулировали и переговаривались между собой. Я прислушался, всё понял и замер. Позже Суханов мне сказал: «Когда я увидел твое лицо, то понял: что-то случилось. Оно у тебя стало просто зеленым». Неправда, очевидно, я просто немного побледнел, не более того…

Еще бы. Падение нашего самолета началось через полчаса после вылета, с высоты примерно 3500 метров. Сначала оборвалась связь с землей, потом полностью вышла из строя система электропитания всех приборов и оборудования. Летчики отчаянно кого-то ругали. Хотя перевода подобные выражения не требовали, я все же спросил Гонсалес:

– Что случилось, Галя? Переводите.

На какое-то время она потеряла дар речи, но потом взяла себя в руки и стала испуганно переводить:

– Дело в том, что полностью вышла из строя система электропитания, которая всегда многократно дублируется. Поэтому выйти из строя самостоятельно она никак не может… Даже когда самолет проходит через грозовой фронт и в него попадает молния, всегда есть резервная система электропитания – это закон. Кроме того, сегодня ясная погода, ни одного облачка. Какая молния? Пилоты постоянно повторяют «сволочи!», «ах, какие сволочи!».

– Надеюсь, это не про нас? – попытался разрядить обстановку Ельцин.

– Конечно нет. Они клянут тех, кто подсуетился на земле. То ли что-то забыли, то ли что-то подложили… Странная история.

– Но ведь экипаж не прощается с нами, Галя? – ободрил ее Ельцин словами из анекдота.

– Вроде нет.

– Ну, так значит, долетим.

Все немного успокоились. Раз Борис Николаевич сказал долетим – значит, должны долететь. Между тем у нашего переводчика началась настоящая истерика – она выла и рыдала, мы ничем не могли ей помочь…

Я посмотрел в иллюминатор и не по рассказам, а на самом себе испытал все чувства и перегрузки летчика, сидящего в кабине пикирующего бомбардировщика. Жуть. Парашютов, естественно, не было, приземляться некуда, кругом одни острые скалы.

– Ну вот, теперь никаких привилегий – падаем все разом. Вы чего такие скучные? Может, какую речку найдем, успеем выпрыгнуть, – без малейшего намека на панику тихо произнес Ельцин.

– А как же моя серебряная свадьба? – спросил я. – Ведь я уже вас пригласил.

– Раз пригласил, значит, придем – ждите, – ответил за двоих Суханов.

Летчики умудрились повернуть обратно, надеясь дотянуть до Кордовы, но без связи и навигации найти место для посадки не смогли. Они настойчиво просили нас пристегнуться.

– Пристегиваться не буду, – категорично заявил Борис Николаевич. – Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.

Впереди показалась какая-то равнина. Пилоты решили посадить самолет, но теперь оказалось, что и шасси не выпускается – не работало электрооборудование, а следовательно, и гидравлика. Несколько раз пилот за счет резкого изменения высоты, динамическим ударом пытался вытолкнуть шасси – бесполезно: его окончательно заклинило. В результате одно из двух пустых кресел, находившееся напротив Бориса